Держа автомат на изготовку, Чижов стоял в простенке, ближе к выбитому, без рамы окну, выходившему в огороды. Привалясь плечом к косяку и чуть спружинив согнутые в коленях ноги, он готовился выскочить наружу, как только раздастся взрыв. Краем глаза, повернувшись вбок, видел он, нет, скорее мысленно представлял себе, как Володька, полускрытый дымом, идет по двору с поднятыми над головой руками в рукавицах, где спрятана крепко зажатая в кулаке граната, в распахнутой куртке, с болтающимся на груди автоматом; идет медленно, то и дело спотыкаясь и припадая на раненую ногу. Потом, уже где-то за пожарищем, вынырнув из дыма, на виду у гитлеровцев, он остановился, затравленно завертел головой.
— Бросай автомат, ну! — кто-то крикнул ему громко издали.
— Сдаюсь я, сдаюсь, фрицы, вот я! Берите меня! — исступленно орал Володька, поворачивая во все стороны лицо, подманивая фашистов поближе к себе, и уже видел их, врагов своих, — темные фигуры в мглистой утренней синеве, подсвеченной и задымленной пожаром; приближались они неуверенно, настороженные, а тот, долговязый, в офицерской шинели, тот в очках, с пистолетом — позади всех, так далеко, что и не достать его никак.
И шагнул Сметанин и, продолжая что-то выкрикивать, бросил гранату под ноги — между собой и солдатами, набегавшими к нему скопом. В то же мгновение земля под ним качнулась, и он рухнул навзничь, загребая руками воздух.
Но ничего этого Чижов не видел. В тот момент, когда за избой грохнуло, он привстал на подоконник и прыгнул в сугроб, подальше от горящей стены. Закутанный на время дымом, он тут же перекатился боком за сугроб к изгороди и, не задерживаясь, только поглубже зарываясь в снег вместе с автоматом, проворно пополз вдоль прясел, туда, где в огороде темнел разворошенный стог сена.
Со всех сторон взахлеб гремели автоматные очереди, которые, словно подстегивая, опрометью гнали его вперед, к обрыву, на деснянскую кручу. Кажется, он поминутно падал, прямо с размаху лицом в снег, потерял где-то шапку, но сразу вскакивал и бежал что есть мочи, старательно пригибаясь, чтобы казаться незаметнее. А стрельба не прекращалась. Он отчетливо слышал выстрелы где-то вблизи, совсем рядом, но не знал, в кого там стреляют, и сам в кого-то стрелял, когда увидел в овраге вооруженного человека, выпустив целиком весь диск почти в упор. Эти суматошно гремящие выстрелы преследовали его по пятам; они звучали еще долго-долго, казалось, ничто уже вовек не сможет остановить и оборвать их…
Спустя час Чижов свалился под деревом в глухом лесу. Он лежал, уткнувшись лицом в руки, запаленно дыша, не в силах никак отдышаться. Шапки на нем не было, волосы на голове заиндевели, но его мучила жажда, внутри все запеклось, и он изредка вскидывал головой, судорожно хватая ртом снег из-под руки.
Потом он сидел на снегу, прижимаясь спиной к стволу дуба, захватив лицо руками, не замечая, как между пальцев просачиваются слезы.
Слух его временами как будто все еще улавливал потрескивание автоматов и звон выстреленных гильз под ногами, перед ним зримо вставало пожарище, и, когда открывал глаза, он видел среди заснеженных ветвей над собой багрово-зловещие пятна. И еще множество таких же язычков пламени как бы вспыхивали вокруг в вершинах молодых дубков, которые постепенно светлели.
Как-то удивленно повел Чижов головой, вгляделся. Да это же вовсе не отблески пожарища, встававшего над лесом. Да это же настоящие дубовые листья, широкопалые, как стиснутая пятерня, прокаленные до красноты морозом. Почему-то нынче не все молодые дубки сбросили на зиму листву, она и теперь держалась крепко на ветвях, несмотря на снегопады.
«Вот держатся еще, — думал устало он. — И пусть держатся. И мне нужно держаться… Надо поискать отряд Васина в лесу, хотя бы и сутки тут поблуждать… Вдруг найду… Как Сметанин… Он всегда отыскивал какой-нибудь выход…» Посмотрел на карту, прикинул, какие близ есть деревни.
Он еще немного посидел под дубком и стал подниматься. Нелегко это было сделать ему. Но знал он, что переборет себя, обязательно подымется, и как бы ни надсадно было на душе, какое бы смятение ни чувствовал он в себе, наверняка он пойдет, и пойдет не куда глаза глядят, а сперва в ближайшую деревушку Дубовку, где он должен встретить связника трубчевских партизан, с кем ему надлежало увидеться, чтобы получить какую-нибудь помощь. Бригада ждет его помощи, ой как ждет… И в сущности, думал он, бригада может прорваться тем же путем, который проделала разведгруппа. Только миновать стороной станцию Красный Рог — там дополна фашистов. А чуть дальше — можно. Если бы не провал связника в деревне, где была засада, все было бы иначе… Одна эта ошибка стоила жизни товарищам. Вот лишь он вышел. За Десну вышел. И почему-то уверен он был, что после всего, что произошло сейчас, после всего пережитого, он сможет сделать такое, на что не был способен раньше.