Его внучка на мгновенье взглянула на него своими посерьёзневшими глазами на четырнадцатилетнем лице, затем кивнула.
– Я знаю, насколько я сама очень не люблю признавать свою неправоту, – сказала она. – Я держала бы пари, что для офицера признать это намного тяжелее. Особенно, если она будет новичком и будет думать, что выглядя «слабой», подрывает свою власть.
– Точно, – согласился Себастьян и посмотрел на свой наручный комм. – И разговор о том, как быть неправым, – продолжал он, – не является там чем-то ещё, что ты, как предполагается, делаешь прямо сейчас вместо того, чтобы сидеть здесь, подбивая меня к болтовне?
Девочка заморгала, затем бросила взгляд на экран собственного комма, и пружинисто вскочила на ноги.
– Мой Бог! Мама убьёт меня! Пока, дедушка!
Она нагнулась, быстро поцеловала его в щеку – в четырнадцать она уже была на голову выше, чем её мать и – волшебно – исчезла. Он услышал её громоподобный пробег по короткому лестничному пролёту к закутку её спальни и с усмешкой покачал головой.
– То была только Али или взбесившийся воздушный грузовик? – спросил мягкий тенор, и Себастьян встретился взглядом с зятем, просунувшим голову в дверь его комнату.
Легко было заметить, в кого вымахала Алисия. Рост Себастьяна был немного больше чем сто семьдесят сантиметров, но Каллам ДеФриз был выше него более чем на двадцать сантиметров. Он был также широкоплечим и мощным, даже для его высокого роста. Фактически, он гораздо больше походил на голловизионный идеальный образ профессионального морского пехотинца чем сам Себастьян при всех регалиях. Конечно, внешний вид может быть обманчив, размышлял Себастьян с, возможно, только легчайшим оттенком самодовольства.
– Али, – со смехом ответил Себастьян. – Я думаю, что она всё-таки умудрилась забыть о том экзамене.
– Ты подразумеваешь, что она была слишком занята, приставая к тебе с воспоминаниями, чтобы помнить о нём, – улыбаясь, поправил Калам.
– Мы так давно не виделись, – пояснил Себастьян, и Калам кивнул.
– Верно. Но я боюсь, что аура твоей военной славы может быть немного… подавляюща для подростка.
– Я согласен, что «аура военной славы» моглабы быть подавляющей, – чуть погодя мягко поправил его Себастьян. – Но всё-таки мы говорили не об этом. Фактически, она намного меньше интересуется военными историями, чем копается в моей черепушке в поисках того как в реальности функционирует Корпус.
– Я знаю.
Калам смотрел на него ещё мгновение, затем присел на кресло, оставленное Алисией ради расположенной этажом выше школьной компьютерной рабочей станции. Кресло изменилось под ним, принимая контуры его тела, и Калам, оперевшись на колени, наклонился вперёд.
– Я знаю, что её интересует, – повторил он и его необычного сланцево-серого оттенка глаза стали непривычно серьёзными. – Фактически именно это и беспокоит меня. Я сам почти хочу испытать чувства восторженного подростка, вбившего себе в голову, что боевые действия могут быть «восхитительными» и возбуждающими.
– Хочешь испытать, теперь? – Себастьян внимательно и пристально посмотрел на него.
Себастьян был больше чем просто любящий его зять. Калам ДеФриз был вероятно одним из самых выдающихся личностей, которых он когда-либо встречал, и к тому же он был очень хорошим человеком. Себастьян подозревал, что нередко отцы считали, что по-настоящему ни один мужчина не достоин егодочери, и он допускал, что это было дополнительным фактором беспокойства в его собственном случае, когда Фиона впервые привела домой Калама. Те серые глаза с их странно кошачьим разрезом вкупе с его высоким ростом и рыжими волосами было невозможно не заметить. Комбинация присущих мутации «Уйвари» физических черт была также хорошо известна, как и её интеллектуальныеспособности, и Себастьян подготовил себя к неизбежной конфронтации. Но ожидаемая конфронтация так никогда и не наступила, и за эти годы Калам достаточно продемонстрировал, что он был действительно достоин руки единственной дочери Себастьяна О’Шогнеси. Что, конечно, не обязательно означало, что они приходили к общему мнению по каждой проблеме.
– К сожалению, я иногда думаю, – продолжил Калам, – что Али слишком походит на своих родителей. Она умна – Боже, как она умна! И упряма. И характер, что настаивает на том, чтобы решать всё самой.
– Я согласен, – сказал Себастьян, когда его зять сделал паузу. – Но разве это помеха на выбранном её пути?
– Это плохо с моей точки зрения, по той простой причине, что я не могу сказать ей: «потому что я – твой отец, именно поэтому»! Или, по крайней мере, потому что я достаточно умён для того, чтобы знать это не пробуя.
– А.., к стати, когда ты упомянул об этом, – кивнул Себастьян, – эта проблема пару раз возникала и у меня с её матерью.
– Даже не сомневался по этому поводу ни секунду, – усмехнулся Калам и его лицо на мгновение потеряло необычное для него выражение беспокойства. Но усмешка была мимолётной.
– О, – взмахнув рукой, продолжал он, – если я скажу ей не делать что-то, то она и не будет. И я никогда не боялся, что она тайком за моей спиной будет делать что-то, что она знает не одобрим мы с Фионой, причём – даже теперь, когда гормоны в ней бушуют с удвоенной силой. Но если она решит или если она подумает, что я неправ, то она беззастенчиво сообщит мне об этом. И когда придёт время, когда она решит, что здесь она права, и примет решение, она будетделать это – и действовать по-своему – даже если она будет знать, что это то, против чего я решительно протестовал бы. Ты прав, конечно. Но это не препятствует мне волноваться об одном из тех решений, которые я не хочу, чтобы она приняла.
Он взглянул в глаза своего тестя – очень похожие на те самые зелёные глаза, которые видел, когда смотрел на свою жену или старшую дочь.
– Это решения, которое все мы должны принимать, так или иначе, даже если мы делаем это автоматически, – сказал Себастьян после паузы.
– Уверен в этом, – согласился Калам. – Но я боюсь того, как быстро она собирается сделать это. Я хотел бы, чтобы она подождала, прежде чем действительно задуматься об этом. Чтобы рассмотреть все другие доступные ей возможности, все пути, по которым она могла бы пойти.
– Конечно, ты правильно боишься, – сказал Себастьян, но глаза Калама сжались в узкие щёлочки в ответ на его слова.
– Я искренне пытаюсь не создавать ажиотажа в разрешении этой проблемы, Себастьян, – сказал его зять. – И я думаю, что ты знаешь, сколько уважения я испытываю к вооружённым силам вообще и к тебе лично. Я знаю точно, что ты сделал, чтобы заслужить "Знамя...", и я знаю, как мало других людей было награждено им. Я думаю, что очень плохо, что мы до сих пор всё ещё нуждаемсяв Морской пехоте [Двухсоттысячный Корпус морской пехоты США – в отличие от семнадцатитысячного состава Морской пехоты СССР/России – выполняет роль сил быстрого реагирования, предназначенных в основном для восстановления правопорядка]и Флоте, но я всецело поддерживаю их существование. И если это будет нужно, мы применим их обоих – и, благодарение Богу, у нас они естьпо крайней мере до Второго пришествия. Это знает любой из нас кто работает на Министерство Иностранных Дел.
И это, Себастьян размышлял, было очевидной истиной, несмотря на то, что Калам ДеФриз был «Уйвари», со всем укоренившимся в генотипе личным отвращением к силовым методам решения вопросов, которое сопутствовала этому генокоду. Никто никогда не назвал бы Калама слабаком, но, как у подавляющего большинства «Уйвари», все его мировоззрение и умственные процессы были ориентированы на достижения согласия и стремлению к прагматическому компромиссу. Как выразился один видный генетик: «Уйвари», по сравнению с остальной частью человеческого рода, страдали от избытка здравомыслия, и Себастьян всегда думал, что это очень точная характеристика.
Конечно, у них были свои критики. Некоторые люди считали их "фактически непоколебимое", глубокое генетическое отвращение к конфронтации трусостью, несмотря на все доказательство обратного. Сам Себастьян всегда рассматривал их отношение к насилию как более чем слегка нереалистичное, но он был готов признать, что это, возможно, говорили его собственные предрассудки. И независимо от того, что это было нереалистично как личная философия или нет, это была определённо одна из вещей, которые сделали их настолько эффективными на дипломатической службе, или как аналитики и высшие чиновники, способные к тому, чтобы отступить от личных, враждебных подходов в политических столкновениях. И это было также причиной, по которой, несмотря на их интеллектуальное превосходство, «Уйвари» как группа имела заслуженную репутацию смотрящих сверху вниз с точки зрения их философии на других людей, которые были готовы воспользоваться... более прямолинейными способами решения проблем. На таких, как жители Нового Дублина, где были сильны давние традиции воинской службы Дому Мерфи, на тех, кто считал за честь осуществлять те самые прямые воздействия под командованием Императора.