— Так вот, — возвращается затем Хафнер к прежней теме, — я говорил о крестьянах, занятых в индустрии. Посмотрите, сколько велосипедистов на пригородных дорогах после рабочего дня! И как они торопятся! Ведь надо успеть еще и на свое поле, помочь жене пахать или сеять.
— Но в чем же все таки выражается социалистическое влияние города на деревню?
— Такие рабочие, о которых я только что говорил, приносят в деревню более высокую культуру. Они способны хорошо разбираться в любых сельскохозяйственных машинах. Вообще все элементы, приносимые в село из города, имеют нечто социалистическое. Наконец дух коллективизма…
— Значит, в общине много сельскохозяйственных кооперативов?
— Как вам сказать… Есть, конечно, но все снабженческо сбытовые. Раньше было больше, однако, как вы, конечно, знаете, часть из них расформировали. Дело в том, что для коллективных форм не оказалось ни идеологической, ни материальной базы: разобщенность участков, слабый парк машин…
Вот кого бы должен был агитировать бригадир Лукас Фране из далматинской задруги «Иерко Иванчич», вот кому он мог бы повторить свои доводы о духе и желании, о том, что дело не в лоскутности участков, не в недостатке тракторов!
— Теперь на тех же площадях инициативные крестьяне, хозяйствуя индивидуально, дают больше продукции, чем давали некоторые задруги. Но, конечно, в дальнейшем нужно добиваться, чтобы крестьяне постепенно, медленно включались в процесс кооперирования. У нас ведь в этом смысле богатая традиция.
Выясняется, что некоторые сельскохозяйственные кооперативы в Словении существуют… с прошлого века. Созданы они зажиточными крестьянами для выгодного сбыта продукции и закупки машин еще в годы австрийского господства и в общем благополучно выдержали все превратности судьбы, все потрясения, обрушивавшиеся за последние полвека на Словению.
Разговор незаметно сворачивает на исторические темы. Крань — город древний. Зданию, которое занимает районный комитет и комитет коммуны, более пятисот лет. Я почтительно оглядываю низкие своды, деревянную резьбу, покрытую темным лаком. Интересно, что помещалось здесь прежде?
— То же, что и теперь, — улыбается Хафнер. — Тут находился центр, управление общины Крань.
И здесь традиция, преемственность…
Хафнер, продолжая историческую экскурсию, рассказывает, что перед войной Крань был буржуазно мещанским городом. Конечно, кое кто из его жителей остался недоволен переменами, происшедшими в новой Югославии.
— А где Фоцк? — неожиданно перебивает переводчик, помогавший время от времени нашей беседе. — Скажите, где эта старая лиса?
Переводчик до войны жил в Кране и многих помнит. А уж кто не знал тут Фоцка: богач, крупный домовладелец, капиталист, имел свою фабрику мыла.
— Фоцк? — переспрашивает Хафнер. — Он, если не ошибаюсь, работал в торговле. Кажется, недавно умер. А родственники его все в торговле.
Но теперь торговля в Кране занимает третьестепенное место: на первое вышла промышленность. Город начал индустриализироваться с 1921 года, еще при короле. Сейчас в нем большой завод «Искра», пять текстильных фабрик — они не новые, но сильно реконструированы, — каучуковый завод и несколько предприятий поменьше.
— Итак, — как бы подводит итог главной темы беседы Хафнер, — в нашей коммуне в основном обеспечено влияние высокого уровня индустриального производства на повышение все еще низкого уровня сельского хозяйства. Но, конечно1, собственническая психология кое где дает себя знать. Вот вам пример, но, имейте в виду, не типичный. Человек трудится на фабрике, он хороший производственник, его выбирают в члены рабочего совета, он управляет социалистическим предприятием. Но в то же время в пригородной деревне он владелец земли, которую не всегда в состоянии обработать только своими руками. Может быть, ему приходится даже прибегать к… Гм! Ну, к помощи посторонних людей. Понимаете? Он получает также доход от собственного леса: правда, за последнее время мы установили высокий налог, чтобы уменьшить вырубки. В общем… Вы понимаете? У него как бы раздвоение психологии. Вот откуда к нам на фабрики проникают, я бы сказал, пережитки капиталистических тенденций. И не только на фабрики.
Мой собеседник говорит, что сначала местные бюджеты слишком уж непосредственно зависели от прибылей предприятий, расположенных на территории коммун. Ну, и тут иногда случалось, что местные власти сквозь пальцы смотрели на то, каким путем получена прибыль.