Вот это восхищает меня в паумотской легенде. На Таити поедатель духов принимает вид значительно более впечатляющий, но гораздо менее ужасный. Его видели всевозможные люди, как туземцы, так и европейцы; только последние утверждают, что это был метеор. Мой рассказчик не был в этом уверен. Он ехал верхом вместе с женой часа в два ночи, оба почти засыпали, лошади были в ненамного лучшем состоянии. Ночь была лунной, безветренной, и дорога шла по горе неподалеку от заброшенного марае. Внезапно над ними пронесся призрак: состоящая из света фигура; голова была круглой, зеленоватой, туловище длинным, красным, с еще более красным, блестящим пятном посередине. Полет его сопровождался каким-то гудением, он вылетел из марае и устремился прямо к другому, расположенному ниже на склоне горы. И это, как утверждал рассказчик, наводит на размышления. С какой стати метеору посещать алтари отвратительных богов? Лошади, видимо, испугались так же, как и всадники. А я вот не испугался бы нисколько, даже из желания угодить. По мне лучше птица на крыше и кровавые пятна поутру на стене.
Но мертвые не сосредоточены в своей диете на чем-то одном. В частности, они уносят в могилу полинезийское пристрастие к рыбе и участвуют иногда с живыми в рыбной ловле. Руа-а-маритеранги снова становится моим рассказчиком; чувствую, это снижает доверие к факту, но как создает образ этого неисправимого духовидца! Родом Руа с плачевно бедного острова Таенга, однако дом его отца всегда был полной чашей. Когда он подрос, удачливый отец позвал его на рыбную ловлю. В сумерках они подплыли к одному непривлекательному месту в лагуне, мальчик улегся на корме, а отец стал тщетно забрасывать лесу с носовой части. Надо полагать, что Руа заснул, а когда проснулся, рядом с его отцом сидел какой-то человек, а отец вытаскивал рыбу, перебирая руками леску. «Папа, кто это?» — спросил Руа. «Не твое дело», — ответил отец, и мальчик решил, что незнакомец добрался к ним вплавь с берега. Каждую ночь они отправлялись в лагуну, часто в самые неприятные места, каждую ночь этот незнакомец внезапно появлялся на борту и так же внезапно исчезал, и каждое утро они возвращались с большим уловом. «Мой отец очень удачлив», — думал Руа. Наконец в один прекрасный день на лодке прибыла одна компания, пртом другая, которым требовалось оказать гостеприимство. Отец с сыном отплыли позже, чем обычно, каноэ пришло к месту в пятом часу утра, и утренняя звезда должна была скоро взойти. Потом появился незнакомец, охваченный горем, повернулся, впервые показав лицо давно умершего человека, с блестящими глазами; он уставился на восток, приложил кончики пальцев ко рту, словно ему было холодно, издал какой-то странный, дрожащий звук, нечто среднее между свистом и стоном, от которого кровь застыла в жилах; и едва утренняя звезда взошла над морем, внезапно исчез. Тут Руа понял, почему отец преуспевает, почему его рыба идет рано утром и почему часть ее всегда относят на кладбище и кладут на могилы. Мой рассказчик — человек определенно склонный к суевериям, но он не теряет головы и проявляет определенный высший интерес, который позволю себе назвать научным. Последний пункт напомнил ему о подобном случае на Таити, и он спросил Руа, оставляли ли рыбу на могилах или уносили домой после формальной передачи. Оказывается, старый Маритеранги практиковал оба способа, иногда угощал своего теневого партнера только возложением, иногда честно оставлял рыбу гнить на могиле.
Совершенно ясно, что у нас в Европе есть подобные истории; и полинезийский варуа ино, или аиту о ле, определенно является близким родственником Трансильванского вампира. Вот рассказ, в котором это родство кажется вполне заметным. На атолле Пенрин, тогда еще отчасти варварском, некий вождь приводил туземцев в ужас. Он умер, был похоронен, и не успели соседи вкусить радостей освобождения, как в деревне появился его дух. Всех охватил страх. Был созван совет из самых видных людей и колдунов, и с одобрения миссионера Раротонгана, испуганного так же, как и другие, в присутствии нескольких белых — одним из них был мой друг Бен Херд — могилу раскопали, углубили так, что в ней появилась вода, и тело снова положили в нее, на сей раз лицом вниз. Все еще недавние прокалывание колом самоубийц в Англии и обезглавливание вампиров в восточной Европе образуют близкие параллели.
На Самоа страх внушают только души непогребенных. Во время последней войны многие пали в кустарнике. Тела их, подчас обезглавленные, туземные пасторы приносили и хоронили, но этого (не знаю почему) оказалось недостаточно, и духи по-прежнему влачили жалкое существование на месте смерти. Когда возвратился мир, во многих местах, главным образом возле глубоких ущелий Лотоануу, где долго сосредотачивалась своеобразная сцена, родственницы погибших приносили матрац или простыню, уцелевшие в тех битвах давали им указания. Место гибели старательно отыскивалось, простыню расстилали на земле, и женщины, движимые благочестивым беспокойством, сидели и наблюдали за ней. Если на простыню садилось какое-то живое существо, его дважды прогоняли, при третьем появлении становилось ясно, что это дух мертвого, его завертывали в простыню, несли домой, хоронили рядом с телом, и аиту успокаивался. Этот ритуал наверняка совершался в простом благочестии, целью его был покой души, мотивом — благоговейная привязанность. Нынешний король отвергает все представления о непогребенном аиту, он заявляет, что души непогребенных — только странники в чистилище, не имеющие входа в надлежащую страну мертвых, несчастные и ни в коем случае не опасные. И это строго классическое мнение представляет собой взгляды просвещенных. А бегство моего Лафаеле характеризует вульгарные страхи невежественных.
Такова сила веры в очистительную силу погребальных обрядов, она, пожалуй, объясняет тот факт, представляющийся иначе поразительным, что полинезийцы совершенно не разделяют ужаса европейцев перед трупами и мумиями. Из первых они делают обожаемые украшения, хранят их в домах или в похоронных пещерах; и стражи царских гробниц жили в них вместе с детьми среди скелетов. Мумий, даже во время их изготовления, тоже не боятся. На побережье Маркизских островов мумии делают члены семьи, постоянно обмазывая труп маслом и выставляя на солнце; на Каролинских островах, на самом западе, труп коптят в дыму семейного очага. Кроме того, на Самоа существует охота за головами. Менее десяти лет назад на островах Гилберта вдова должна была откапывать, очищать, прихорашивать и потом днем и ночью носить с собой голову покойного мужа. Можно предположить, что во всех случаях процесс очищения или высушивания полностью очищает аиту.
Но паумотская вера более невразумительна. Здесь человека надлежащим образом хоронят, и над ним требуется нести ночное бдение. Его надлежащим образом несут, и дух, несмотря на это, вырывается из могилы. Собственно говоря, целью бдения является не предотвращение его блужданий, а лишь смягчение учтивым вниманием неисправимой злонамеренности мертвых. Пренебрежение (так полагают) может разозлить духа и таким образом навлечь его визиты, старые и слабые иногда сравнивают риск и остаются дома. Заметьте, что отвращают ярость покойного ночными бдениями родственники и ближайшие друзья. Умиротворяющее бдение в одиночестве считается опасным, мне показывали в Ротоаве мальчика, который сидел один над могилой отца. Ни родственные и дружеские узы покойного, ни его характер не влияют на поведение духа. Одного резидента, скончавшегося на Факараве от солнечного удара, любили при жизни и все еще поминают добром; тем не менее дух его носился над островом, наводя на всех ужас, и возле Дома правительства до сих пор не появляются после наступления темноты. Эту веселую доктрину можно резюмировать так: все люди превращаются в вампиров, а вампиры не щадят никого. И тут мы сталкиваемся с искушающим противоречием. Свистящие духи, как известно, преданы своему роду. Насколько я понимаю, они только служат родственникам и просвещают их, и медиум постоянно стремится общаться с духом. Таким образом, с одной стороны, у нас семейные узы, рвущиеся во время смерти; с другой — постоянное стремление помогать им.
Душа ребенка в таитянской истории была завернута в листья. Лакомством являются души новопреставившихся. Когда их убивают, дом оказывается запятнанным кровью. Покойный рыбак из рассказа Руа был разложившимся; разложившимся — к тому же отвратительно — был и обитавший на деревьях демон. Следовательно, дух — существо материальное; и этими материальными знаками гниения он отличается от живого человека. Это широко распространенное мнение добавляет брезгливого ужаса к самым неприятным паумотским рассказам и подчас портит самые захватывающие. Приведу два примера из далеко отстоящих друг от друга мест, один с Таити, другой — с Самоа.