— Что случилось? — испуганно спросила Анни.
Воронов опустил трубку на рычаг, взглянул на девушку.
— Анни, тебе надо ехать в Туулилахти. Твоя мать в больнице. Отец просит приехать. Поедешь с Александровым.
— Он давно уехал, — заметил Потапов. — Ты же дал ему час времени. Они и так медлили с отъездом.
— Кто «они»?
— Александров и врач. Вместе уехали.
— Что это у них — свадебное путешествие на казенной машине? — вырвалось у Воронова.
— Нет, не свадебное, а деловое! — спокойно заметил Потапов. — Айно Андреевна была здесь по делу, а потом ей позвонили по телефону, чтобы она немедленно возвращалась. Она хороший врач и хорошая девушка.
Воронов поморщился. Анни испуганно вскрикнула:
— Что же с мамой? Наверно, плохо, если Айно Андреевну вызвали… А мне еще надо на Большую заводь ехать…
— А вот хныкать совсем ни к чему! — деловито сказал Воронов. — На Большой заводи Кирьянен и твои дела сделает. А ты возьми его лошадь и поедешь со мной в Туулилахти.
Кирьянен и Мийтрей Кюллиев только что вернулись с плотины и сушили перед огнем носки.
— Значит, ты думаешь, что в этом году будет хороший урожай? — спросил Кирьянен.
— Да, если верить старым приметам, — подтвердил Кюллиев. — Старики говорят: много было еловых шишек — значит лето урожайное будет.
Он понаблюдал за игрой пламени в печи, потом тяжело вздохнул:
— На поля тянет, особенно весной. Зря меня в Совет посадили. Земледелец я, мне бы, самое лучшее, в бригадиры полевой бригады…
— Тебя выбрал народ, — внушительно сказал Кирьянен. Он любил такие веские выражения.
— Да, тут ничего не поделаешь, — согласился Кюллиев. — Небось ты тоже думал: я, мол, шофер — и только. А вот теперь и механиком и секретарем парторганизации… Тяжело?
— Чем дальше живем, тем сложнее жизнь становится, — уклонился Кирьянен от ответа. — Но ведь и мы меняемся! Разве ты не замечаешь?
— Да уж куда больше! — усмехнулся Кюллиев. — Вот собрались у камелька два мужика, а разговор-то у них совсем не о выпивке! Скажи правду, ведь о плотине думаешь?
— А ты?
— И я о ней. Вот Воронов не отпустил моих колхозников, когда плотина еще жива была. А ты, должно быть, обдумываешь, как бы у меня еще несколько человек попросить…
— Дашь? — вдруг с силой вскрикнул Кирьянен и вскочил, роняя поленья, на которых были развешаны носки:
— Ишь какой быстрый! — недовольно сказал Кюллиев. — Чуть носки не сжег! — Он поставил поленья стоймя. — Вот и получается, говорю я, что были мы мужики, а стали государственными людьми. Хоть и маленькие задачи перед нами, а поди-ка реши их!
— Ты ответишь мне?
— А что с вами сделаешь? Придется с женщинами поговорить, работали же они в войну одни. Человек до десятка еще наберу…
Кирьянен хотел поблагодарить Кюллиева, но трудно было найти слова. Да и нужно ли это? Дело общее! Он прищурил и без того маленькие глазки и уважительно промолвил:
— Вот видишь, народ знает, какого человека выбирать председателем сельсовета.
Кюллиев поморщился. Не любил он благодарственных слов. Наступило неловкое молчание, которое нарушила Анни. Она вбежала в комнату и от порога заговорила:
— Товарищ Кирьянен! Маму положили в больницу! Я не смогу с вами ехать на Большую заводь.
Кюллиев вскочил, подошел к ней.
— Что с ней случилось? Да присядь к печке, посушись хоть немного. Расскажи толком.
Анни стала всхлипывать. Кирьянен подошел к девушке, неуклюже попытался утешить:
— Ты же еще и не знаешь, может, болезнь совсем и не опасная! Айно Андреевна вылечит ее. Дела твои на Большой заводи я сделаю сам, а ты забирай мою лошадь и поезжай.
— Поезжай, поезжай, — заторопил Кюллиев. — Маме привет от меня передай. Скажи — от молодого человека, с которым когда-то танцевала. Да и моему сыну там и всему его семейству кланяйся. Пусть в гости приедут.
Анни ушла. Кирьянен заговорил о сыне Кюллиева:
— Хороший мастер! Он теперь монтирует новую круглую пилу. Хочет, чтобы у нас вырабатывали дранку для оштукатурки.
— Такой он был и маленький, — довольный похвалой, улыбнулся Кюллиев, поглаживая свою бороду. — Всегда ему надо было что-то придумывать да мастерить.
— Ты бы навестил его, внуков своих посмотрел бы.
— Все дела. — Старик задумался. — В колхозах весенний сев на носу, и тут… Боюсь я, как бы вы теперь без плотины не сели на мель. Пуорустаёки — ненадежная. Шумит, шумит, а в один прекрасный день, смотришь, уже отшумела, примирилась. Здесь вода идет очень быстро.