— Ты пойми, от нас требуют как можно быстрее сплавить срубленный лес, а уж как его рубят — не с нас спросят, да, да, не качай головой. Ты говоришь — мне наплевать, что я жгу бензин… Неверно. Я не меньше тебя хочу, чтобы у нас была электростанция. И мы ее построим обязательно, еще в этом году, дай только из аварии выйти. Что же касается всего остального, то оно тоже будет. Но не обязательно в этом году или в следующем. А тебе все вынь да положь тотчас же. Вот ты с комсомольцами уже собираешься парк устраивать, — Воронов все сильнее горячился, — а мне приходится ломать голову, как нам сплавить древесину! Что же делать, куда нам до тебя… наше дело такое — бревна считать. А пока что… в понедельник поедешь за оборудованием.
— На кой черт они теперь нужны, машины и оборудование?! — Александров, тяжело дыша, отошел к окну.
— И все-таки поедешь, — сказал Воронов. — Там не только оборудование для электростанции, есть много другого. Надо получить, пока дают. Ну, пойдем в столовую.
Александров молча поплелся за Вороновым, хотя есть ему не хотелось.
В столовой было пусто. Лишь за одним столиком сидел рослый мужчина в поношенном пальто. Он нехотя помешивал ложкой суп. Это был подрывник Степаненко, хмурый и сонный. Официантка принесла ему стакан водки. Он выпил залпом, понюхал хлеб и начал есть. Через некоторое время он попросил еще водки.
— Микола Петрович, пора бы это уже бросить! — сказал Воронов, кивком головы указывая на стакан.
— А мне больше нечего делать, — буркнул Степаненко. — Когда не пью, занимаюсь вредительством.
— Ты что это? С ума спятил? — Александров удивленно поднял голову.
— Сойдешь тут, — пробормотал Степаненко. — Вот взрывал камни на реке Пуорустаёки, а плотину и унесло! Чем это не вредительство?
— Нашел предлог, чтобы выпить! — с досадой сказал Воронов. — Никто тебя в этом не обвиняет.
— Зато я сам себя обвиняю! — резко сказал Степаненко, расплатился и вышел из столовой, не попрощавшись.
— Вот бы тебе помощник! — Воронов вздохнул. — Знающий человек. Если бы только отучить его от водки!
— Можешь взять его хоть в заместители, а я с пьяницами не желаю иметь дела! — сердито ответил Александров.
— Ну и характер! — заметил Воронов. — Прямо кремень. И тебе не жалко, что пропадает человек, да еще знающий, способный?
— Не люблю людей, которые себя распускают. Нянькой быть не намерен. Да и у тебя не замечал таких склонностей.
Воронов усмехнулся. Александров действительно сторонился Степаненко. Но все-таки никогда не говорил о нем так неприязненно. Главный механик явно не в духе. И в этом, кажется, он, Воронов, виноват. Ну и пусть ершится. А он все же сделает по-своему. Восстановить плотину сейчас самое важное.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Оути Ивановна Никулина выглядела значительно моложе своих лет, несмотря на полноту. С чистого, почти без морщинок, лба поднимался вверх украшенный серебряными нитками карельский кокошник, под которым прятались короткие и тонкие косы, завязанные узлом на макушке. Ее большие ласковые глаза всегда были чуть влажными, словно она только что плакала или от души смеялась. В будни она надевала просторный, уже сильно поношенный сарафан, но такой чистый, что в сочетании с белым передником он казался новым.
Ночью Оути Ивановна мыла полы в конторе, рано утром топила там печи, а остальное время хлопотала дома. Она жила со своим сыном Николаем в маленьком двухкомнатном домике, сверкавшем чистотой. Сын много раз предлагал покрасить в комнате полы, но мать ни за что не соглашалась. По ее мнению, некрашеный пол, отмытый добела, гораздо красивей.
Оути Ивановна любила пить крепкий чай. На ее столе почти всегда шумел начищенный медный самовар, и даже на неделе она пекла калитки[2], шаньги, рыбники. Но она не умела есть одна, ей всегда хотелось заполучить кого-нибудь в компанию. Ей нравилось беседовать с людьми за столом, порасспросить о новостях и рассказать о своих заботах.
Оути Ивановна уже долго стоит на крыльце. Сегодня все так спешат, что никого не удается остановить. Но вот она спустилась с крыльца.
— Айно, родненькая, подожди-ка!
Девушка дружески улыбнулась Оути Ивановне и протянула руку для приветствия, но Оути, ухватив эту узкую руку, не выпускала ее, а потащила Айно в дом. Айно упиралась, объясняя, что ей нужно в кузницу и потом вернуться в больницу.
— Зайди хоть на минутку! — упрашивала Оути Ивановна, не останавливаясь.
Она усадила Айно в широкое кресло, разлила по стаканам крепкий чай и придвинула гостье свои изделия — блестящие от масла калитки, испеченный из свежего сига рыбник и топленое молоко.