— Смотрю на тебя — и не верится, как время-то идет! — говорила Оути Ивановна. — Давно ли ты сидела в кошеле и поглядывала оттуда, как котенок! Смешная такая, глазенки большие, удивленные! Помнишь? Да откуда тебе помнить, тебе был годик, не больше…
Айно, конечно, не могла помнить того времени, когда ее мать и Оути Ивановна, хорошие подруги, по очереди носили ее в берестяном кошеле. Они косили сено в тридцати верстах от дома. Жили там с понедельника до субботы. Ребенка не с кем было оставлять, и маленькую Айно брали с собой. Ребенок ползал целые дни на земляном полу лесной низенькой избушки, высотой в три бревна, топившейся по-черному. Такие избушки строятся в несколько часов. Девочку не оставляли в покое комары и муравьи, она плакала, тыльной стороной ручонок смешивая на щеках слезы с сажей.
Отца Айно не помнит — вскоре после ее рождения старый сплавщик погиб. Он разбирал затор, и его ударило в грудь бревном.
Теперь мать Айно заведует молочно-товарной фермой в родном колхозе, в ста километрах от Туулилахти. Оути Ивановна давно не видела свою подругу, с тех пор как переехала с сыном в этот новый поселок.
— Кушай, дочка, кушай. Ведь о тебе, бедняжке, некому позаботиться, хоть ты и заботишься обо всех нас, чтобы бог нам здоровья дал, — приговаривала Оути Ивановна. — А как Акулина себя чувствует?
— Да теперь уже все хорошо, — ответила Айно.
— Ешь, дочка, ешь! — уговаривала Оути Ивановна. — Попробуй рыбничка.
— Хорошо, всего попробую, — улыбаясь, согласилась Айно. — Но с одним условием: поговорим о нашем давнем деле. Когда вы придете работать к нам в больницу?
— Пошла бы, детка, с удовольствием пошла бы, да не могу. Уж больно жалостливая я. Такая я чудачка, как увижу — человек плачет, так и мне хочется заплакать. Руки сразу слабеют, и ничего делать не могу. Чем же я тебе тогда помогу?
— К этому можно привыкнуть. Зато сколько радости, когда больной выздоравливает!
— Да не все ведь выздоравливают! — вздохнула Оути Ивановна.
Айно Андреевна замолчала. Вспомнился случай, который все еще волновал ее. Несколько недель назад из деревни привезли роженицу. Женщина мечтала стать матерью, а ребенок родился мертвый. Женщина плакала так горько, и Айно с трудом удерживалась от слез. Ей и сейчас было тяжело вспоминать об этом…
— Что с тобой, деточка? — озабоченно спросила Оути Ивановна.
— Ничего, ничего. Я, наверно, такая же чудачка, как и вы, — ответила она, прикоснувшись к глазам платком.
За окном застучали громкие неровные шаги. Оути Ивановна выглянула в окно. По деревянному тротуару, сдвинув старую меховую шапку на затылок, тяжелыми, неверными шагами шел Степаненко.
— Ох, бедняга, — вздохнула Оути Ивановна, — загубит его водка.
Айно тоже посмотрела на улицу. К Степаненко она раньше относилась неприязненно, как все молодые девушки к пьяницам, но однажды она увидела, как Степаненко, сидя на крыльце одного домика, нежно гладил головку маленькой курчавой девочки и девочка не боялась его. «У человека, любящего детей, должно быть доброе сердце», — подумала тогда Айно.
— Я позову его сюда, — и Оути Ивановна, выбежав на крыльцо, крикнула: — Микола Петрович, иди чай пить!
Степаненко, пошатываясь, остановился, посмотрел на нее мутными глазами и все же подошел к крыльцу.
Айно тоже встала в дверях, но, увидев, в каком состоянии Степаненко, сконфуженно проговорила:
— Нет, пожалуй, вам лучше пойти спать, Микола Петрович! У вас усталый вид.
— Я знаю, когда мне надо спать, — угрюмо ответил Степаненко.
— Не хочешь ли стаканчик крепкого чая? — участливо спросила Оути Ивановна.
— Чай бабье питье, — уныло усмехнулся Степаненко.
Он поплелся дальше тяжелыми шагами. Айно Андреевна, обняв Оути, тоже ушла.
Она направилась к расположенному позади кузницы длинному зданию, из которого доносился громкий лязг металла и стрекот моторов. Сквозь окно поблескивало ослепляюще яркое пламя. Большие ворота были закрыты. В одной из створок виднелась маленькая дверь. Айно открыла ее. Свободное от верстаков пространство мастерской занимал грузовик, с которого был снят мотор, за грузовиком стоял трактор.
Александров вышел из-за машины, протянул Айно руку, но тут же смущенно отдернул ее. Она была черной от машинного масла.
— Тебе нужно быть в постели, а не в кузнице, — строго сказала Айно, словно оправдывая свой приход.
— Я сейчас уйду. Я только на минутку.
Айно с тревогой посмотрела на лицо Александрова.