— Видите, в чем дело… Отец устал на этой работе. Ну, отстал он и уже не годится в заместители начальника. Ему надо помочь найти новую профессию… Я уж давно об этом думаю…
Кирьянен не прерывал ее, но и не помогал высказаться.
Когда Анни наконец закончила, Кирьянен еще долго ждал чего-то, как будто не понял ее. Потом заговорил, словно думал вслух:
— Быстро ты, Анни, решаешь сложные дела. Ведь речь идет о человеке с большим опытом работы. Вместо того чтобы использовать этот опыт, ты предлагаешь путь наименьшего сопротивления. Впрочем, почему ты поднимаешь этот вопрос? Что-нибудь особенное случилось? — В голосе Кирьянена прозвучали тревожные нотки.
— Да нет, мне жалко его. Ведь он все-таки…
— Отец тебе.
— Не это я хотела сказать. Если бы помочь ему… Чтобы он стал ближе к жизни. Ведь он хорошего хочет… Правда?
— Подумаем, подумаем.
Тем временем Воронов разбирал все новые и новые бумаги и, все более сердясь, послал дежурного за Кирьяненом. Когда Кирьянен пришел, Воронов протянул ему кипу бумаг, написанных разными почерками.
— Что это такое? — спросил Кирьянен.
— Жалобы. Жалобы, по которым не принято никаких мер. Они даже не зарегистрированы. Некоторые лежат по нескольку месяцев. Мне недавно сказал об этом Потапов. И вот все руки не доходили проверить.
— Мякелев же такой аккуратный…
— Не аккуратный, а хитрый. Вот другая папка жалоб. Тут все в порядке. Зарегистрированы, приняты меры. Это — на случай ревизии. А те, по которым труднее принять меры, по которым надо взять на себя ответственность, он просто спрятал. Я их случайно нашел. Что ты скажешь теперь?
Кирьянен взял жалобы. Их действительно было много. Люди жаловались на то, что им неправильно выписаны наряды, были жалобы на отсутствие спецодежды, на недоброкачественное питание…
— Ну, что же ты скажешь? — еще раз спросил Воронов.
Кирьянен взволнованно перелистывал жалобы, потом тихо промолвил:
— Таких вещей прощать нельзя.
— Вот тебе и мастер блока! — усмехнулся Воронов.
Подумав, Кирьянен спросил:
— А почему все эти жалобы у Мякелева? — Воронов посмотрел на него с недоумением. — Почему они не у тебя? Почему люди не к тебе идут с жалобами даже тогда, когда не получают никакого ответа?
— Они и ко мне идут. — Воронов покраснел. Действительно, над этим он не подумал. Когда к нему приходили с жалобами и он не мог разрешить их на месте, то частенько говорил: «Отдайте Мякелеву, разберем!» Люди шли к Мякелеву, а он забывал проверить. Что он теперь мог сказать?
Кирьянен испытующе смотрел на него.
— Да, и в этом надо разобраться! — вздохнул Воронов.
На следующий день Мякелев пришел домой раньше обычного.
Жена взглянула на него вопросительно.
— Как же мы теперь будем жить, Акулина? — спросил Мякелев после долгого молчания.
Анни была дома и вышла из своей комнаты.
— Ну, теперь те, кто зубы точил, освободились от меня! — Мякелев тяжело дышал, устремив взгляд на пол. Губы его дрожали.
— Что ты такое говоришь? — спросила Акулина.
— А то, что я уже не заместитель начальника.
— Кто же ты?
— Никто. Воронов сказал, что Кюллиев даст мне работу у дисковой пилы. Кюллиев стал теперь моим хозяином! Поди знай, может быть, он назначит меня в няньки к своим ребятишкам.
— За что же тебя так?
— Почем я знаю, за что? Жалобы нашли какие-то. Да мало ли жалоб? Разве каждому угодишь? Знаю я этих жалобщиков. Люди любят пошуметь. Напишут, пошумят, и утихомирятся. Ну, ошибка вышла, конечно. Не надо было оставлять этих бумаг в конторе. Не догадался. Стар стал.
«Нет, как это могло случиться, что я не знала, какой он? — с ужасом подумала Анни. — Да разве так можно?»
Сейчас надо было поговорить с отцом серьезно. Но как тут поговоришь, когда мать еле жива от испуга.
— Доченька, ты же умная, посоветуй отцу, что ему делать, как поступить, куда обращаться, — захныкала мать.
— Ты быстро научишься работать на дисковой пиле… — начала было Анни, обращаясь к отцу.
— Ах вот что! И ты того же хочешь! — взорвался Мякелев. — Это ты во всем виновата. Разве не говорил я тебе весной: оставь ты свои шуры-муры с Никулиным. Он уйдет в армию, а ты с носом останешься…
— Отец, перестань! Не говори так! Выслушай меня!
— Не хочу слушать! Оставайся в старых девах, как Матрена Павловна, если тебе так хочется! Но я не позволю превращать себя в дурака. Я знаю, что надо делать. Против меня точили зубы Кюллиев и Александров и этот твой Николай. Я знаю. У меня все записано… Пойду в сплавную контору, в трест, в министерство, в Совет Министров… Я до Москвы дойду…