Когда Анни пришла домой, отец сидел за столом. Перед ним была большая стопка бумаг и записных книжек.
Искоса взглянув на дочь, он продолжал работу. Анни села и нерешительно сказала:
— Туатто, ты не сердись на меня. Я тогда погорячилась. А нам давно надо поговорить по-дружески…
— Вот это правильно, — Мякелев положил ручку на чернильницу. — Ты мне дочь, и нам лучше действовать сообща. Ты должна хоть немного помочь мне.
— Я этого и хочу.
Мякелев повеселел.
— Вот мы и договорились. Во-первых, ты должна рассказать все, что Никулин говорил обо мне.
— При чем тут Николай?
— Очень просто, доченька. Это он побежал жаловаться на меня, когда я ему не дал каких-то труб. Я хочу вывести на чистую воду всю эту банду, которая выступает против меня. Я человек терпеливый, мирный, но до поры до времени. И тогда я ни перед чем не остановлюсь. Я доберусь до самого министра. И Воронову не сдобровать — и за плотину, и за многое другое. А также и Потапову попадет за самоуправство.
— Туатто, — мягко сказала Анни, — ты поступаешь неправильно.
— А как? Подскажи. Ты чаще меня бывала в Петрозаводске, знаешь начальство. К кому обратиться? Может быть, в Совет Министров?
— Туатто, все это не то. Никуда не надо обращаться.
— А что мне делать? Ждать милости от Кюллиева?
— И милости никакой не надо! — Анни прикусила губу, чтобы сдержаться. — Туатто, завтра дисковая пила будет готова. Ты очень скоро научился бы управлять ею…
Мякелев стукнул по столу:
— Я уже сказал тебе, что не пойду ни на пилу, ни в сторожа! Мне сейчас трудно, я просил у тебя совета, помощи, а ты…
— А куда же ты пойдешь от своих товарищей?
— Пойду искать свои права… Пойду так далеко, как потребуется, но этого дела так не оставлю. Я знаю, почему Воронов меня уволил. Из-за тебя. И еще потому, что он слушается всяких воров… Я знаю!..
— Туатто, почему ты обо всех людях думаешь так плохо?
Мякелев дышал тяжело, руки его дрожали, от гнева он стал заикаться.
— Л-люди? В-воры они все! А т-ты… за них? Так я т-тебе не отец, если ты за них, п-против м-меня!..
Теперь уже вспыхнула Анни. Впервые она так ясно увидела внутренний мир своего отца. «Я тебе не отец», — повторила Анни и вдруг поняла, что он действительно не такой, каким должен быть настоящий отец. Тетка, сестра матери, жила во время войны в значительно более тяжелых условиях, но отец все-таки отдал Анни к ней на воспитание и взял ее к себе только тогда, когда Анни начала сама зарабатывать. А когда мать лежала в больнице с воспалением легких, разве отец тревожился о ее судьбе? А как он к ней, к Анни, относится сейчас? Ему бы только повыгодней для себя выдать ее замуж.
Красная от злости и стыда, Анни выскочила на улицу. Она чувствовала себя одинокой, такой одинокой, что хотелось заплакать. По любому другому поводу она могла бы поговорить со своими друзьями — с комсомольцами, Кирьяненом, Вороновым. Будь она сама на их месте, она легко бы решила, как надо относиться к Мякелеву. Но Мякелев — ее отец! Какой угодно, но отец! Самый близкий человек ей — мать. Но что она может сказать матери? Только расстроит ее. Но и так — бродить бесцельно по улицам с заплаканными глазами — она тоже не могла.
Анни смахнула слезы и решительными шагами направилась на запань.
Свежий ветер с реки немного успокоил ее. Теперь она пожалела, что так грубо обошлась с Николаем при последней встрече. Ведь он прав! Она вспомнила и то, что Николай единственный, кто не смеялся над отцом в то ужасное утро. Да, надо разыскать его. Вероятно, Николай сейчас дома, так как на сплоточной машине она увидела Пааво. Не раздумывая над тем, что она скажет Николаю, Анни направилась прямо к дому Никулиных. Но Николая не было, — оказывается, он на работе. Оути Ивановна сидела на кухне и взбивала масло.
— Посиди, доченька, — попросила Оути Ивановна. — Хочешь молочка топленого? Или, может быть, свежей сыворотки?
Анни рассеянно села за стол и стала прихлебывать тепловатую сыворотку.
— Ушла я, доченька, из конторы, — рассказывала Оути Ивановна. — Ты мне как дочь родная, скрывать от тебя не буду: меня уже давно тянуло работать в больнице, у Айно. Много мне пришлось горя хлебнуть в жизни, и я знаю, как хорошо услышать теплое, ласковое слово, когда на сердце тяжело. Вот Айно и уговорила меня. Говорит, я нужна ей, чтобы помочь держать в чистоте больницу и все такое. Только не знаю, что у меня получится. Когда беда у людей, я тут и сама плачу.
— Привыкнете, Оути Ивановна, — машинально ответила Анни.