Лидия немного отстала, лицо ее погрустнело. Анни обернулась, взяла новую подружку под руку.
— Лидия, ты у себя дома, у нас нельзя грустить, здесь тебе все свои.
Оути Ивановна обрадовалась, что у нее еще прибавится гостей. Но дома немного смутилась оттого, что за накрытым столом их ждал Степаненко…
За самоваром больше всех пришлось говорить Анни, хотя ей было тяжело разговаривать. Оути Ивановна расспрашивала о Николае, мать допытывалась, как живет ее сестра, Степаненко интересовался, как выглядит столица. Не могла же Анни рассказать, как она глотала слезы, возвращаясь с вокзала после проводов Николая. Не могла она оказать маме, что в Петрозаводске у тети она всегда чувствовала себя, как дома, а здесь, у родного отца, жила, как у чужих.
Однако и теперь ей было жаль отца. Она знала, что ему не легко — нет ни друзей, ни товарищей. А сердце матери разрывается между отцом и ею. И она поняла, как тихой и впечатлительной матери было бы тяжело жить в разлуке с отцом. У нее в ушах еще звучали слова матери: «Ведь двадцать пять лет вместе прожито!..» Как ни хотелось Анни, чтобы мать перешла к ней, но когда все встали из-за стола и они очутились вдвоем на крыльце, она обняла мать и тихо шепнула:
— Муамо, иди к туатто! Я вас не забуду. Я, может, даже вернусь к вам, но туатто… передай ему, что пусть он подумает, пусть он сделает так, как велят добрые люди. Тогда все, все будет хорошо!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
По графику до конца сплава оставалось еще двадцать дней, но хвост сплава уже миновал Пуорустаярви и шел полным ходом к запани Туулилахти. Это была первая новость, которую Воронов объявил Александрову. Если особых задержек не будет, то последняя древесина подойдет к запани через неделю и сплав можно будет закончить примерно на полмесяца раньше срока.
Александрова немного удивило, что Воронов начал разговор о делах со сплава. Ведь его прежде всего интересовали механическая мастерская и новая электростанция!
По пути в мастерские они зашли на запань.
Со склона горы, по которому они спускались к реке, перед Александровым открылся вид, который так часто вставал перед его глазами в Крыму.
По реке, текущей из густого леса, беспрерывным потоком, наскакивая друг на друга, плыли бревна. Из главного фарватера древесина расходилась к сплоточной машине, к транспортеру, к штабелям. Поднимался дымок из трубы сплоточной машины. На правом берегу реки шумел локомобиль. Бревна ползли по транспортеру, и с них капала вода. Шипели шпалорезки, грохотали вагонетки.
— Петр Иванович, добро пожаловать! — весело крикнул первый сплавщик, увидевший гостя.
Затем уже только и слышалось:
— Наконец-то вернулись!
— Мы тут заскучали без вас!
Александрову жали руку, расспрашивали о здоровье, приглашали в гости…
У дисковой пилы для изготовления штукатурной дранки хлопотал молодой паренек. Александров помнил, что раньше он убирал опилки и все просился к машинам.
На сплоточной машине Пааво Кюллиев с гордым видом показал все, что ими было сделано. Все было изготовлено так хорошо, что у Александрова не нашлось замечаний.
— А ты боялся, что без тебя ничего не выйдет! — улыбнулся Воронов.
— Кто-то еще больше опасался!
Когда Воронов заговорил о новой плотине на Пуорустаёки, о строительстве нового лотка на Пуорустаярви, о сверлильных машинах для изготовления оплотников, Александров не удержался от замечания:
— Эти работы находятся в ведении начальника и его заместителя.
— Потому-то я и говорю о них. Тебе придется стать моим заместителем. Об этом уже был разговор и в сплавной конторе и в партийной организации.
Александров заартачился:
— Я хочу работать на прежней должности — главным механиком. Это же моя специальность.
— Твоя специальность всюду, где применяются машины, а они нужны по всей сплавной трассе. И на следующий год их будет гораздо больше, чем сейчас.
— Мне будет трудно справиться с такой работой…
— Если бы было легко, то Мякелев продолжал бы сидеть на этом месте!
— А кто же будет главным механиком?
— Степаненко.
— Неужели он в самом деле изменился? Мне писали, но трудно было поверить.
— Это произошло не само по себе, — проговорил Воронов. — В этом и твоя заслуга.
— Моя заслуга?! Ты шутишь? Я когда-то считал, что Степаненко пропащий человек.
— Мало ли что ты считал! Откровенно говоря, ты сам ничего не сделал для него, но Айно… Другими словами, я хочу сказать, что большая любовь, подобно костру, греет всех, кто находится возле нее.