Мы пьем чай, обсуждая стихи Бернса, с которыми граф познакомил меня только недавно, но наша беседа кратковременна и поверхностна. Вскоре граф поднимается и молча проходит к пианино, блестящему в свете луны, проникающей в окно. Я поднимаюсь вслед за ним и безропотно сажусь на банкетку, клап с легким стуком касается отполированной до блеска деревянной панели, и на пюпитре тихо шелестят нотные бумаги.
В первый же вечер граф спросил, умею ли я играть, и, когда я ответила, что с детства меня учили только петь, он сказал, что этого недостаточно.
Я касаюсь черно-белых клавиш, бесконечно нежных, гладких, плавных, и, аккуратно нажимая на педаль, начинаю играть.
- Уже лучше, Лора, - граф улыбается чуть шире, стоя за моей спиной.
Наши пальцы соприкасаются, когда он поправляет меня, с каждым вечером все реже и реже, но вместо чувства триумфа, я, напротив, ощущаю легкое разочарование, а вслед за ним и странное томление.
***
Вечера в замке графа Монтега проходят однообразно, но меня нисколько не смущает сложившаяся рутина, привычная нам обоим. Я живу этими вечерами, ведь именно в призрачных, серых сумерках мы видим друг друга, единожды в день. Но сегодня утром граф оставил для меня записку на столе для завтрака, извиняясь загодя за то, что наш ритуал в связи с неотложными делами будет нарушен. И, пускай, лишь на единственный вечер, это его глубоко печалило, как, он был уверен, и меня.
Признаться, я действительно была крайне обезоружена, прочитав это письмо. Но ненадолго. Перечитав письмо еще раз, я пришла к выводу, что скорее всего граф будет отсутствовать сегодня ночью или же будет слишком занят, чтобы проследить за мной. И в связи с этим в мое сознание закралась одна, крайне постыдная мысль.
Вот уже несколько дней меня заботило благосостояние моей горничной Мэри, которая приехала вместе со мной из родительского дома, чтобы служить поддержкой и опорой в эти тяжелые времена, но, к сожалению, заболела, той же страшной болезнью, что и моя мать, и граф переселил ее в отдаленную часть замка, а мне строго наказал не приближаться.
Мэри всегда была мне подругой, ближе, чем девушки из моего круга, как бы косо ни смотрели на это родители. Но даже они не решились нас разлучить. В тот день, когда Мери заболела, вскоре по прибытию в замок, я сильно перепугалась. Она не кашляла кровью и не хрипела, как матушка, но у нее вдруг появились синяки под глазами, и кожа приобрела излишнюю синеватую бледность, а от нахлынувшей ежечасно слабости Мэри едва могла передвигаться. В переживаниях я метнулась к графу, волнуясь, не заболела ли она, и он подтвердил мои страхи. Я не виделась с Мэри вот уже целых два месяца, и немудрено, что при первом же подвернувшемся случае я решила проведать ее, и ради этого готова была ослушаться графа.
Домашних слуг граф Монтег не держит, обходясь лишь услугами лакея, конюха и кухарки, что живут в флигеле для слуг, и потому бродить по коридорам замка даже в ранних сумерках немного жутко, но в первую очередь, из-за моего страха быть обнаруженной. Я не привыкла нарушать чужие запреты, и уж тем более запреты графа, что так любезно приютил меня. Однако я чувствую себя вынужденной закрыть глаза на его просьбу в этот раз.