Войтех был бы вполне счастлив в семье портного, где его приняли как родного сына. Дети с ним жили дружно, он получил чистую одежду, постель и пищу, всего ему хватало — только матери не было. О ней мальчик тосковал безмерно и часто под вечер ходил на могилу поплакать и помолиться.
Клара сдержала слово и каждый день в два часа оставляла для него еду, а часто и лакомства. Но он никогда не брал ничего в рот, пока не заставлял Сикорову разделить все поровну между ним и своими детьми и оставить чего-нибудь вкусного себе и мужу. Доброта и искренность мальчика радовали супругов, и они платили ему тем же. То, что Кларинка делится своей едой с мальчиком, выпрашивая еще какие-то остатки у повара, не ушло от внимания ее матери; привратник и кое-кто из слуг тоже заметили, что девушка каждый день ходит в привратницкую, но никому об этом не говорили — у каждого своих дел было предостаточно. Сара тоже не выслеживала Кларинку, как раньше, — ей хватало хлопот с барыней, менявшей туалеты по нескольку раз на день; а кроме того, камеристку поглощали и свои заботы: в замке собралось немало мужской прислуги, и мамзель Сара не прочь была бы подцепить кого-нибудь из них. Поэтому она, накрасившись и принарядившись, частенько приглашала их к себе и угощала различными деликатесами. Клара к ней не присоединялась, чему мамзель была очень рада, ибо привлекательность Кларинки тотчас бросалась в глаза, и где девушка появлялась, там мужчины уже не обращали внимания на Сару. Клара была со всеми приветлива, но не выделяла никого — ни господ, ни их камердинеров. Любимым ее удовольствием было посидеть вечером с матерью в ее комнатке или выйти с ней в сад либо в поле, где всегда, случайно или не случайно, встречал их писарь Калина и провожал затем домой.
Мамзель Саре все же посчастливилось: один из приезжих слуг, камердинер Жак, не то чтобы влюбился в нее — нет, но, надеясь извлечь из того выгоду, стал осыпать ее комплиментами.
Он служил у одного барина, но завидовал положению старого Франца, камердинера пана Скочдополе; поэтому они с мамзель Сарой строили планы, как Жаку попасть в этот дом; если бы эти планы исполнились, они поделили бы между собой и влияние в доме. Хотя мамзель Сара и сознавала, что устранить Франца будет трудно, однако не теряла надежды и была полна решимости приложить все усилия к тому, чтобы Жака взяли если не к пану, то хотя бы к пани. Вот каковы были мысли, заставившие ее забыть свое излюбленное занятие, ради которого она иногда пренебрегала и своим любимцем Жоли: подслушивать всякие разговоры, даже если они не имели к ней никакого отношения.
Теперь, когда Сара видела Кларинку в обществе писаря, это уже не приводило ее в такую ярость, как прежде, она только бросала на них презрительный взгляд, думая про себя: «Ты, простолюдин в холщовой блузе, даже недостоин моей милости. Ты для меня совсем неподходящая фигура». И то сказать: ведь Жак круглый год не вылезал из черного фрака и белого жилета, на сухощавом же теле мамзель Сары всегда висели шелк и ленты, а на пальцах блестели кольца. Жак благоухал пачулями, а она ароматом «Mille de fleurs»[3].
Кларинка всегда была одета чисто и просто, у нее не было других украшений, кроме собственной красоты; от нее не исходило никакого другого аромата, кроме того, что выдыхала ее здоровая и чистая душа. У писаря Калины тоже имелся фрак, имелся и белый жилет — все это сшил по его заказу Сикора перед приездом господ, чтобы Калина мог им достойно представиться. Да и управляющий советовал ему сшить фрак — эту, по его словам, необходимую ливрею в обществе. Но в обычные дни, исполняя службу, Калина носил полотняную блузу. Привыкший ходить не только по паркету и коврам, он частенько появлялся у ключницы в сапогах из грубой кожи и, переступая порог, приносил с собой запах леса и поля.
Лицо у писаря было смуглое от солнца, как у цыгана, а руки не были ни белы, ни мягки. Но если бы даже Калина ходил одетым в рогожу и подпоясанный перевяслом, а Кларинка была бы обмотана паутиной вместо одежды, — все равно они нравились бы друг другу. Что поделаешь — ведь не по хорошему мил, а по милому хорош. Им не хватало теперь, пожалуй, только места объездчика для Калины, все остальное пришло бы само собой. Оба прекрасно это понимали, хоть и не говорили еще об этом. Когда Калина поминал иногда в сердцах недобрым словом собачонку, из-за которой впал в немилость у пани, или Сару, Кларинка вздыхала.