Калина надеялся еще на пана, да и управляющий на другой день после приезда хозяина пошел замолвить словечко за Калину. Однако Сара в первый же день успела настроить против Калины барыню, и та тотчас же пожаловалась мужу, что неловкий писарь чуть было не отправил Жоли на тот свет, причем Калина был, по ее словам, не только неловким человеком, но и злонамеренным, грубым и глупым! Пан Скочдополе терпеливо ее выслушал, но не сказал ни слова. Пани тоже не продолжала разговора — она привыкла, что супруг устранял все, что было ей не по душе, и окружал ее тем, что ей нравилось; поэтому и на этот раз подумала, что вполне достаточно нескольких слов, а больше об этом не стоит и говорить.
Когда на другой день управляющий пришел к пану просить за Калину, тот ответил:
— Знаю, милый мой, что на это место никто не подходит лучше, чем Калина, и я о нем хорошего мнения, но моя супруга очень гневается на писаря, из-за которого она якобы чуть не лишилась своей собачки. Поэтому я никак не могу сейчас обнадеживать — не хочу раздоров в доме.
Управляющий правдиво все рассказал своему господину, объяснив, что это мамзель Сара настроила госпожу, но пан Скочдополе не был так глуп, как могло казаться, он и сам хорошо знал, что творится в доме.
— Ну, пусть Калина останется пока писарем, а другого объездчика мы не будем брать; пусть все немного поутихнет, понимаете?
— Как не понимать, ваша милость, уж это точно: не перечь коню в поле, а жене в доме — скорей своего добьешься, — пошутил управляющий.
— Вы попали в точку, мой милый, — со смехом похлопал его по плечу пан Скочдополе. Они хорошо понимали друг друга.
Но Калину такое решение отнюдь не утешало, и если бы он знал, куда уйти и если бы не Кларинка, он тотчас бы расстался со службой. Управляющий же уговаривал его: «Будьте терпеливы, Калина, еще сменится гнев на милость».
Однако на Калину не действовали эти обещания и утешения; с тех пор как приехал пан, он почти все время ходил печальный и задумчивый и, может быть, еще долго пребывал бы в таком настроении, если бы не один случай, несколько изменивший обстоятельства жизни наших героев.
VI
Как уже было сказано, мамзель Сара, сидя возле Жака или погрузившись в мечты о будущем, забывала обо всем на свете, в том числе и о своем любимце. Теперь у нее было кое-что получше.
Случилось это вскоре после приезда владельца замка; день стоял жаркий, и общество то развлекалось в прохладном салоне на нижнем этаже, то гуляло в тени сада. Слуги следовали примеру своих господ: кто спал, кто предавался лени или забавам по своему вкусу. В комнате мамзель Сары было прохладно; она шила, а Жак сидел возле нее и то играл наперстком либо воском, то резал разбросанные всюду лоскутки, нашептывая при этом мамзель Саре страстные и красивые слова, которые однако, исходили не от сердца; но та верила им и приходила в сильное волнение — речи камердинера, льстившие ее самолюбию, были для нее слаще меда.
Лакей принес собачке на фарфоровой тарелочке второй завтрак: рубленую фазанью котлетку. Обычно Сара проверяла, свежа ли пища, достаточно ли чиста тарелочка, нет ли в мясе хрящей или косточек и так далее, но сегодня она не спросила ни о чем и осталась довольна, что лакей сразу ушел. Она даже не заметила, что тот неплотно закрыл за собой дверь, и не подошла к Жоли, хотя песик то и дело посматривал на нее в ожидании. Убедившись, что Сара не встает с места, Жоли принялся за еду. Потом подошел к мамзель и остановился перед нею, ожидая, что она, как всегда, вытрет ему мордочку салфеткой, но она не замечала любимца, пока тот не тронул ее лапкой.
— Иди прочь, тварь, ни минуты не даешь покоя! — фыркнула камеристка на Жоли и, не вынимая руки из рук Жака, другою оттолкнула от себя собачку. Та заворчала и, сверкнув глазами, залезла под кресло: такого обращения ей еще не доводилось видеть, хотя в последнее время она была явно заброшена своей второй хозяйкой. С минуту Жоли сидел под креслом и ждал, что его позовут, но Сара была поглощена совсем другим: склонившись к Жаку, она позволила ему обнять себя. Тут песик разозлился, стал ревниво рычать, вскочил на стол и хотел прыгнуть к Саре на колени, залаяв на Жака. Однако тот без всякой деликатности крикнул ему: «Куш!» — и сбросил его со стола. А Сара не сказала на это ни единого словечка, даже не оглянулась на песика! Оскорбленный и уязвленный такой жестокостью до глубины своей собачьей души, Жоли отряхнулся и тихонько заполз под кресло; однако через некоторое время ему стало скучно в комнате, и, пользуясь тем, что его покровительница не обращает на него внимания, он незаметно выскользнул через полуоткрытую дверь. Ни Сара, ни Жак этого не заметили. Через четверть часа нежные их лобызания были прерваны вдруг криком и шумом, доносившимися из сада. Услышав это, они вскочили, Сара открыла окно.