С барыней было плохо, у нее и в самом деле оказалась холера, после которой наступила горячка. Клара с матерью сменяли друг друга у постели больной, не соглашаясь, чтобы за ней ухаживали посторонние.
Калина видел теперь свою невесту лишь изредка и недолго; часто навещал его в полях только Войтех с Жоли: никто мальчику этого не возбранял, а Жоли любил бегать на свободе, был весел, и ни разу ничего с ним не приключилось, потому что Войтех берег его как зеницу ока. Мальчику было жаль песика, который вдруг как бы осиротел, поэтому они много играли, и песик не желал с ним расстаться ни на минуту. Войтех брал Жоли к Сикоре, и тогда сбегались люди со всего вала посмотреть на драгоценную собачку; однако общее мнение сошлось на том, что все же это только собака. Дети Сикоры сравнивали Жоли со своим шпицем, и Анинка говорила:
— Уйди, шпйц, уйди, ты не такой красивый, как Жоли, у тебя не такие хорошенькие ушки и не такая красивая шерстка!
— Скажи ей, шпиц, что зато Жоли не умеет так хорошо сторожить, как ты, — возражал Войтех, любивший и шпица — ведь не раз они ночевали вместе в будке у Сикоры.
Доктор приходил в замок по нескольку раз на день и прилагал все свои знания и умение, чтобы облегчить страдания пани; но на вопрос хозяина, есть ли надежда, он всякий раз только пожимал плечами. Пан Скочдополе хоть и ходил со своими приятелями на прогулки, выезжал иногда, играл в шахматы и кости, принимал участие в беседах, но все же был очень рассеян. Много раз на дню Клара, сидевшая у пани, заслышав его шаги в соседней комнате, выходила рассказать ему, как чувствует себя пани. Длительное время состояние госпожи не изменялось — не улучшалось, но и не ухудшалось заметно; она лежала без сознания, пока однажды словно бы пробудилась от тяжкого сна. Веки ее были так тяжелы, что она не могла поднять их, не могла пошевельнуть ни одним членом; все тело словно налилось свинцом, но сознание постепенно возвращалось к ней. Она узнавала голоса, понимала, что говорят, и чем дольше прислушивалась, тем отчетливей прояснялся для нее смысл происходящего. Это были голоса Клары и ее матери.
— Иди погуляй немного, девочка, я посижу. Ты такая бледная стала, как бы не расхворалась! И Калина за тебя беспокоится!
— Не бойтесь, матушка, ведь я же сплю, сколько мне нужно, ем охотно и чувствую себя хорошо, а эта бледность ничего не значит. Вы вот старенькая, а бодрствуете больше, чем я.
— Я привычная, дочка, мне это не в тягость. Только бы господь бог смилостивился и нашей пани стало полегче. Эту черную (она имела в виду Сару) сам антихрист в наш дом послал. Должно, много чего меж ними приключилось, коли пани так взволновалась; ведь даже когда Сара собачку упустила, она так не гневалась. Ну, если рассудить, то кое-чего и не надобно было делать, да бог каждому судья! Я, можно сказать, вырастила нашу пани и люблю ее, потому и молюсь, чтобы господь помог ей подняться на ноги.
— Я тоже, матушка. И пана мне так жаль — ведь он ходит сам не свой; да и мальчик сколько раз в день придет с собачкой, и такие они оба бесприютные, вроде и не знают, чьи они. Войтех хороший и за Жоли ходит, как за ребенком.
— Ох, уж эта собачка — не надо было б с ней столько возиться. Такая чрезмерная любовь неугодна господу, и я всегда боялась, что он за это разгневается. Ну, дал бы только бог нашей пани здоровья, а когда-нибудь она и сама поймет, что не всякий друг истинный. Видишь, как все разбежались, только она захворала, — и этот барон и граф Рассол.
— Не Рассол, матушка, а Росиньол, — поправила Клара.
— Да все равно. Они самые первые убежали, а уж их ли не носили тут на руках! Только два этих старых пана остались верны нашему барину. Ах, люди, люди! Но когда же доктор придет?
— Сейчас, матушка, ты ведь знаешь, что он в эту пору приходит. Хороший он человек; очень о госпоже заботится, да и вовсе не такой странный, как люди о нем говорят, и не грубиян.
— Людской молве не верь, дочка, она добру не научит.
— Пан управляющий однажды сказал, что люди часто осуждают в человеке как раз то, что в нем самое хорошее.
— Так оно и есть: пан управляющий — честный и умный человек.
Тут послышался третий голос, который пани не могла сразу узнать. Это был голос Войтеха.
— Барин послали меня узнать, как чувствует себя их милость, — проговорил он шепотом.
— Скажи, что пани спокойно спит, и дыхание с ночи стало лучше, — ответила ключница.
— Вот уж я рад! Послушай, Жоли, нашей госпоже лучше, видишь, я же сказал тебе, когда ты плакал!