— Фрида! — Варнава засмеялся. — Она говорит, я плохой посыльный. По всей Деревне разнесла. Давно ли ты стал слушать ее болтовню?
— А раньше не слушал?
— По-моему, ты вообще никого не слушал, — ответил Варнава задумчиво, — но мне не подобает судить об этом. Да я и не знаю наверняка. Ну, так что ты решил? — спросил он. — Хочешь, зайду за тобой попозже, или, — пожалуйста, могу проводить до нашего дома. Идти далековато, а если, как ты говоришь, ты все забыл, то, наверное, и дорогу сам найти не сумеешь.
К. подумал о предстоящих пустых, ничем не занятых часах. Можно вернуться на постоялый двор и отдохнуть в комнате наверху, если, конечно, его туда пустят. На постоялом дворе, наверное, сидят помощники, и хозяева тоже там, да еще крестьяне, которые опять начнут пялить на него глаза, да еще Фрида с ее нелепыми претензиями к нему, если он правильно все понял. А потом? Можно, конечно, поесть и поспать, но нельзя же все время только есть да спать.
— Пошли, — решил он, и Варнава согласился, облегченно вздохнув.
— Тогда, в первый раз, я чуть не всю дорогу тащил тебя. Ты был до смерти усталым. Но и сейчас ты выглядишь, пожалуй, ненамного лучше. — Он взял К. под руку и размашисто зашагал вперед, таща К. за собой. К., принявший решение скорее от скуки, а не потому, что действительно ждал чего-то от посещения этого семейства, безвольно поплелся за Варнавой. Этот парень — посыльный, вот и пускай ведет. Посыльные знают дороги, которыми ходят, и даже если в каком-то другом отношении им не стоит доверять, то по части путей и дорог на них можно положиться со спокойной душой.
Они шли по главной дороге, которая петляла, то поднимаясь в гору, то сбегая под уклон, потом свернули с нее, и как раз когда К. хотел остановиться и перевести дух перед настоящей долгой дорогой, Варнава неожиданно сказал:
— Пришли. — Он толкнул дверь приземистого дома и что-то крикнул, слов К. не разобрал. На пороге появилась девушка. Должно быть, Ольга, подумал К., вспомнив сцену своего пробуждения под грязным тряпьем и меховыми шкурами. Она сказала:
— A-а, господин землемер, потерявший свою память! Или все-таки его двойник? — Ее слова прозвучали слегка насмешливо, но в то же время чувствовалось, что она растеряна и не знает, как держаться с К. Видимо, она хотела намекнуть на то, что неплохо осведомлена относительно его дел.
К. заглянул в большую темную горницу, освещенную лишь тусклым светом, сочившимся в окно. Он снял шапку, кивнул в знак приветствия и сказал:
— Я не единственный, кто потерял свои воспоминания. Мне кажется, это можно сказать обо всей Деревне, по крайней мере о многих ее жителях. Дело в том, что многие люди перечисляли все места, где я был во время моего пребывания в Деревне, однако никто не мог сообщить, что же все-таки произошло после того, как я оставил место школьного сторожа, каким образом я лишился узелка с вещами и всех наличных денег и как я оказался в том злосчастном положении, в каком меня нашли. И совершенно не ясно, является ли К., который стоит здесь перед вами, тем человеком, которого помнят деревенские.
— Так ты это хочешь узнать? — спросил Варнава, уже собравшийся проводить К. в потемках туда, где он мог бы сесть. — Ты ошибся адресом. Ольга, конечно, может рассказать, как ты приходил сюда, и о разговорах, которые вы с ней вели, но на большее не рассчитывай. Она не скажет тебе, кто ты такой.
— Ну что ты болтаешь! — Ольга, улыбаясь, подошла ближе. — Человек больше своих воспоминаний, а кто он такой, всякий легко может узнать, поговорив с другими людьми. Они, правда, не скажут ему, кто он, но он сможет понять это из разговоров, если те, с кем он будет разговаривать, проявят терпение и понимание. Разве сам ты, Варнава, не знаешь, что ты — наш добрый брат, лишь благодаря тому, что мы тебя так называем, и что ты сын — потому что так зовут тебя отец и мать; в глазах Амалии ты человек, не склонный к глубоким размышлениям, а для меня ты тот, от кого иногда пахнет Замком, иногда снегом, и еще ты, Варнава, тот, кто привел в наш дом К.
От ее слов К. весь сжался.
— Значит, человек, — тот, кого в нем видят другие? Я — землемер, потому что так меня называют в этой Деревне, я — Йозеф, потому что так меня звали дома, и если кто-то утверждает, что я пропащий, значит, я и есть пропащий?
— Ты — землемер, потому что Замок признал тебя таковым, и значит, никакой ты не пропащий, потому что тот, кого признал Замок, не пропадет. — Приветливость Ольги внезапно исчезла, сменившись печалью. — А мы вот — пропащие, потому что в Замке о нас забыли.
— Надо напомнить о вас Замку, — предложил К.
— Нет, ты и впрямь ничего не помнишь. — Ольга вздохнула, в точности как раньше Фрида. — Воспоминаний-то мы и должны больше всего бояться. Только из-за воспоминаний становится необходимым забвение. — Она помолчала. — Ах, К., я так много рассказывала тебе о нас, о наших горестях, о нашем проступке... Так много, не хочется все это опять повторять. Амалия — это имя тебе тоже ничего не говорит? Моя гордая сестра.