— Да ведь мы идем к Замку, — вдруг сообразил К.
— Конечно, — подтвердил Учитель. — Вы и тогда довольно близко подошли к Замку.
— А почему я не пошел дальше?
— Что-что? — переспросил Учитель. — Дальше, думаю, вы и сегодня не пойдете. Не сомневаюсь, — опередил он возражения К., — дорогу вы знаете. Как будто это имеет значение!
В эту минуту в окне, внезапно распахнувшееся среди облаков, показалось солнце. К. воспринял это как знак.
— «Врата открыты»[6], — сказал он тихо и слегка шутливо, но кое-кто из крестьян все-таки расслышал, и деревенские уставились на К., разинув рты.
— Вход в Замок — на вершине горы, а не в облаках, — сухо заметил Учитель. К. остановился и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел на небо: в нем началась буйная игра красок, которая с меньшей яркостью повторялась и на земле. Задул ветер, разорвал пелену облаков и погнал прочь туман. Крестьяне глубже нахлобучили шапки, К., напротив, не придерживал свой развевающийся плащ и наслаждался беспокойством природы.
— Снова движение, — сказал он. — Вы слышите?
— Мало ли что слышишь, — пробормотал Учитель и поднял воротник своей куртки.
Они пошли дальше по деревенской улице, свернули в какой-то проулок, где теснились приземистые крестьянские домишки, и, наконец, остановились перед одним. Домишко был крохотный, с оконцами у самой земли, с деревянной, облупившейся и обшарпанной крашеной дверью, к которой с улицы спускались четыре ступеньки. К. медлил в нерешительности.
— Входите же, — сказал Учитель. — Вас там ждут. — Но тут дверь и сама открылась.
— A-а, господин землемер! — закричал кто-то из глубины дома. — Наконец-то!
К. ничего не увидел, когда, пригнувшись под низкой притолокой, вошел в дом. Потом глаза немного привыкли к сумраку, и он различил посреди комнаты корыто, девушку, стиравшую белье, и двоих мужчин, которые мылись в огромной деревенской лохани. Здесь же были дети и бледная молодая женщина, неподвижно полулежащая в кресле.
— Садитесь, — предложил кто-то из мужчин.
— Я не устал, — отказался К.
— А тогда были уставши!
— Тебе лучше знать. — К. шагнул было к предложенному ему креслу, но раздумал и садиться не стал. Представшая ему картина напомнила другие — рисунки, живописные полотна, сцены, подсмотренные в реальной жизни. Во время своих проверочных обходов на фабрике отца он всегда убегал при виде подобных сцен, потому что безразличие, с которым люди принимали как должное все, что бы с ними ни случалось, производило на К. впечатление еще более гнетущее, чем сама бедность, на всем оставившая свой след, невыразимо искалечившая все живое и даже вещи. К. увидел лица с расплющенными в драке носами, кривые беззубые рты, сгорбленные спины, изувеченные пальцы, и повернулся, чтобы уйти.
— Пожалуйста, — мужчина удержал его за руку, — садитесь!
— Но я же ничего не могу сделать для вас, — пробормотал К.
— А ничего и не надо делать. Просто садитесь! В тот раз мы оказали вам не очень-то радушный прием, но вы уж не обижайтесь.
— Да разве я могу на кого-то здесь обижаться?
— В тот раз вы тут увязли в снегу и были такие усталые, что уснули прямо здесь, вот в этом кресле. — Мужчина все еще держал К. за плечо. К. стряхнул его руку и пошел к двери.
— Да это же не то кресло! — произнес за его спиной женский голос.
— Ладно. Не в этом кресле вы задремали, в другом, оно потом сломалось, — признался красильщик. — Разве это важно?
— Совершенно неважно, — подтвердил К. и попросил ни о чем не беспокоиться, в конце концов, они в тот раз позволили ему отдохнуть в их доме, и это похвально. Он ведь, кажется, поблагодарил их тогда, или нет?
— Конечно. Мы тут, знаете, к гостям непривычные.
К. спросил, не доставил ли его тогдашний приход неприятностей хозяевам дома. Если так, он готов возместить ущерб и постарается загладить свою вину, хотя, поскольку он просил всего лишь позволить ему немного отдохнуть, о какой-то нечестности с его стороны не может быть речи.
Мужчина в замешательстве уставился на К.
— Ведь вы, сударь, землемер? — сказал он.
Услышав это, К. попрощался и, не обращая внимания на вялые протесты людей, ушел.
— Все впустую, — услышал он, уже уходя, чьи-то слова, однако произнесший их человек не сумел скрыть удовлетворения: пускай все оказалось напрасной тратой сил, зато К. быстро ушел, и теперь им никто не будет мешать.