Валька молчал. Его лицо — сначала гневное — становилось задумчивым и самоуглублённым. А Михал Святославич продолжал спокойно говорить:
— За такими воинами, как твой де ла Рош — отличная подготовка, воинская гордость, слава предков, приказ Отечества и Короля… Так почему же они проигрывали нам? Зачастую сражавшимся безо всякого приказа, а то и вопреки приказу струсивших властей? Потому что за нами была наша земля. И вера в то, что наше дело — правое от Неба, а не по приказу. И от этой веры в каждом просыпались такие силы, что перед ними в ничто превращались и многократное численное превосходство диких орд Востока — и воинский профессионализм элитных отрядов Запада… Может быть, ты скажешь, что я неправ?
— Нет, — ответил Валька. — Вы правы. Я и сам что-то такое… что-то такое тут начал чувстовать. Просто не думал, что это… — и Валька с вызовом сказал, глядя в лицо Михалу Святославичу: — Он хороший человек.
— Разве я спорю? — спокойно отозвался лесник. — Наверняка очень хороший… Скажи мне, в чём непобедимость славянина?
Вопрос был неожиданным. Валька недоумённо открыл рот, чтобы с ходу на него ответить… и не смог. Именно потому, что вопрос, казалось, был элементарен.
— Вы же сами сказали… — осторожно начал он. — В любви к Родине…
— Я имею в виду чисто техническую сторону вопроса, — уточнил Михал Святославич.
— Не знаю, — честно признался Валька.
— В миролюбии, — сказал лесник. — Именно в миролюбии. В том, что славянин почти никогда не бывает классическим агрессором. Чтобы его подвигнуть на завоевательный поход, нужно много десятилетий истощать его терпение. А если на него нападают, то он просто и без затей перенимает стиль боя противника. Превосходит его в этом за парадоксально короткий срок. Громит, оставляя последнее слово за собой. Помнишь, у Пушкина: "И за учителей своих Заздравный кубок поднимает…" И снова возвращается в обычное состояние — душевной открытости и некоторой апатии. Такого человека победить нельзя, как нельзя победить отражение в зеркале. Исключений в истории никогда не было и никогда не будет. Другое дело, что процесс победы может растянуться на век, а то и больше — как в случае с монголами. Но результат его всё равно предрешён. Никому первым не желать зла. И никогда не оставлять сделанное тебе зло безнаказанным. Не заботиться о личной славе. И никогда не поступаться интересами Мира. Вот и весь секрет.
— То есть, — Валька слушал внимательно, опершись локтем на колено, — и в нынешней ситуации в конце концов победим мы?
— Конечно, — просто сказал Михал Святославич. — Это неизбежно. Но… есть одно "но", Валентин. На Куликово поле пришло девяносто тысяч русских воинов. А ушло с него — сорок пять. Половина. И то, что из полуторастатысячной орды врага спаслось дай бог тысяч двадцать — в судьбе второй половины уже ничего не меняло. Эти люди были мертвы. Представь себе на секунду, что им кто-то предсказал бы их судьбу? И они бы, следуя инстинкту самосохранения, не пошли. Они бы остались живы. Но не было бы Куликова поля. А ведь были в истории случаи, когда наши люди точно знали, без предсказаний, что идут на смерть. И шли. Шли, чтобы жил Мир. Вот сейчас и сегодня жил. Думаешь, когда Александр Матросов закрыл амбразуру немецкого дота собой, он надеялся остаться в живых? Нет, конечно… Но он знал: у друзей будут секунды, чтобы добежать. Пока немцы будут сталкивать его тело.