Снег естественно стаял и превратился в слякоть — почти непролазную на дорогах, но более-менее переносимую в других местах, на песчаной белорусской почве. Это была уже настоящая осень — мокрая, ветреная и дождливая. По ночам ветер выл на улице, и Витька иногда просыпался от тревожного стона деревьев. Сквозь дрёму он думал, что его предки верили: это леший не хочет ложиться спать на зиму и жалуется в лесу. Витька не знал, верит ли он в лешего. Всё может быть…В конце концов, разве не слышал он во время одной из своих лесных ночёвок отчётливо-ясные звуки близкого боя — очереди, выстрелы, взрывы гранат, крики людей…
По утрам было пасмурно и промозгло, даже если не шёл дождь. Выходить не хотелось вообще никуда, но было надо, и Витька выходил — работать. Сам над собой по привычке посмеивался, но выходил. Отшагивал километры то по тропинкам, то по мокрому лесу. В гирловку наведывался нечасто, но почти каждый день разговаривал с Алькой по телефону — час, а то и дольше. И с радостью отмечал, что девчонка не торопится уйти от телефона…
…Но это утро отличалось от прочих. Выглянуло солнце, подморозило — сильно, грязь окаменела, искрился лёд в лужах. Витька весь день бродил по дальним участкам и к вечеру понял без особого огорчения, что вернуться до темноты не успеет.
Он не очень хорошо помнил место, где оказался. Тут пуща расступалась в стороны от холма — высокого, но пологого, казавшегося от этогобольшущим. Серая редкая трава на склонах стояла ломкая, а самую вершину холма венчал дуб. Невысокий, приземистый, но так широко раскинувший чёрные безлистные ветви, что Витька даже тихонько присвистнул. Над дубом зажигались уже первые звёзды, и ярче всех горела Венера. Царила безветренная тишина, и Витька, стряхнув её очарование, начал готовить ночлег.
Неподалёку в лесу обнаружился выворотень — Витька натаскал под него побольше лапника, расстелил одеяло, запас сушняка (относительного) и разжёг небольшой костерок около "входа". Всё. Ночлег был готов. Оставалось поесть, устроить в огне полешки потолще и подлиннее — и заваливаться спать. Только бы дождь снова не пошёл, подумал Витька, нарезая финкой копчёное мясо. Нет, не должен. Небо совсем чистое (первый раз за две с лишним недели) и ветра совсем нет (тоже впервые за этот срок). И солнце садилось за чистый горизонт…
Он ел, глядя в огонь, а когда закончил и посмотрел вокруг — то понял, что стемнело совсем. Ну что ж, выпить ещё чаю — и спать. Мальчишка потянулся, поглядывая по сторонам — и вдруг замер. Медленно опустил руки.
К холму — с другой стороны, там, где была Гирловка — приближалась тройная цепочка огней. Они двигались беззвучно и равномерно, Витька так обалдел от этого зрелища, что не сразу сообразил: это просто факелы в руках у идущих людей. А когда понял, то на смену обалдению пришёл интерес: что за новости?
Витька поднялся на ноги. Постоял, согнувшись и наблюдая, как огненная полоса приближается к холму и, делясь на три части, начинает вползать на него. Потом, не обуваясь и осторожно, бесшумно ступая, мальчишка начал красться за кустами — ближе к этому зрелищу.
Теперь он видел, что это мальчишки и девчонки из Гирловки — всех их он хорошо знал. Одетые в зимнюю форму — серые куртки-бушлаты с откинутыми капюшонами, серые штаны, тёплые ботинки — они стояли ближе к вершине холма тремя неподвижными кольцами. В правой руке у каждого был факел, пылающий рыжим ровным огнём. Освещённые факелами лица были неподвижны, но в то же время казались меняющимися из-за игры света и тени на них.
67
Да, да, да! Эта нетолернтная, националистическая, зверская песня была сложена простыми русскими солдатами летом 1812 года, когда очередной "благодетель" из "цивилизованной Европы" собирался привить нам "культуру". Русский народ разобрался, что к чему и почтил шестисоттысячную армию "объединённой Европы" ("двунадесять язык") поголовным истреблением., которое завершил мороз Дай боги нам и сейчас того же — и нашим врагам тоже.