— А Виктор-то где? — поинтересовался он, когда Валька, держа левую руку на холке жмущегося к его ноге пса, поднялся на крыльцо тоже. — Спит, что ли?
— А сейчас проверим, — весело ответил Валька. — Ну что, дядя Михал? Дома?
Лесник усмехнулся и открыл дверь…
…Свет был только в комнате мальчишек. Когда Валька держа в руке куртку, вошёл туда, то невольно улыбнулся.
Витька спал за столом. Положив кулаки по сторонам головы, среди бумаг. Осторожно подойдя, Валька хотел было бессердечно разбудить друга… но увидел, что прямо перед ним на однмо из листов лежат награды. Слава третья степень, Красная Звезда, За Отвагу… а на листке Валька увидел чёткие ровные строчки.
Мальчишка постоял возле спящего друга. Потом сел на свою кровать и прикрыл глаза. Ноги загудели… потом зажужжало всё тело… и Валька уже почти уснул, когда из кабинета послышался голос Михала Святославича:
— У телефона… Нет, не Виктор… Да, вот, вернулся…
Валька открыл глаза — и увидел, что Виктор тоже оторвал голову от стола. Дёрнулся встать, но увидел Вальку — и широко расплылся во всё ещё сонной улыбке:
— Верну-у-ули-ись…
— Ага, — Валька подмигнул ему. — Вернулись.
Сколько Валька помнил себя — Новый Год всегда ассоциировался у него с праздником.
Но не на этот раз.
Он сам не очень понимал, что случилось. Вот-вот только ещё всё было нормально и даже здорово. Витька на кухне кочегарил что-то обалденно пахнущее. Михал Святославич на крыльце, обтёсывая елочку снизу, невероятным голосом распевал: "Пусть эта ёлочка в праздничный час кажной иголочкой радваит нас…" Валька разбирал ящик с игрушками, вытащенный с чердака.
И вдруг что-то произошло.
Что-то случилось.
Вдруг тусклым стал свет. Пыльным сделалось яркое стекло игрушек. Надоедливым — немузыкальное пение. А запах напомнил дом и то, как мама каждый новый год сама готовила массу всяких вкусных вещей — Каховские никогда не отмечали этот праздник вне дома. и ещё они обязательно покупали в магазинах две-три новых игрушки. Отец шутил: "Это для твоих детей, Валентин, про запас."…
И Вальке перестало хотеться праздника. Совсем. А захотелось лечь спать и проспать долго-долго, без снов и без движения. Хоть до весны. Ощущение было таким тяжёлым и непривычным, что Валька удивлённо прислушался сам к себе: не пройдёт ли, не отхлынет ли так же внезапно, как возникло?
Но тоска осталась. Как глубоко засевшая заноза с обломанным кончиком.
Ну почему так? Даже Мора — и та невесть где. Он один — один на холодном ветру, и некуда спрятаться. Да и не хочется.
Мальчишка посидел около ящика, боясь, что его окликнут Витька или лесник. Но они молчали. Точнее — не молчали, а не окликали.
И пусть, подумал Валька. Встал и подошёл к окну, по пути погасив свет.
За окном было бело. Снег выпал всего два дня назад после бесснежного декабря — неглубокий, еле-еле, но укрыл всё и пока что держался. На деревьях нависли облака инея. Мир был безмолвен и холоден.
Вальке показалось вдруг, что нет никого за его спиной — в комнатах. Что он совсем-совсем один — стоит возле окна и ждёт, сам не зная, чего. Может быть, он один на всей планете? И ничего, никого больше нет — заснеженные леса под равнодушным звёздным небом, дом — и в нём он, Валька Каховский.
Он дыхнул на окно и написал по туманному пятну на стекле:
Мама.
Отец.
Я один.
Слова уплыли куда-то в тёмную глубину. Валька нарисовал стрелку и подписал: