(В качестве медитативного текста использованы стихи И.Маслова.)
Стоя друг напротив друга, мальчишки смотрели каждый в глаза другого пустым взглядом. Они не ощущали ладоней Михала Святославича, лежащих у них на плечах, да и голоса его, глуховато читавшего строчки стихотворения, не слышали, и вряд ли были здесь вообще — их сознание витало где-то далеко, в неизвестных краях, куда не каждому доведётся попасть — и не каждый попавший запомнит то, что видел.
— Вернитесь, — негромко, но повелительно сказал лесник, чуть сжав плечи мальчишек. Они вздрогнули, глаза обрели осмысленность. — Сейчас — домой и спать. Завтра мы выезжаем.
* * *
Поезд пришёл в Друю практически в полночь.
Валька и Витька соскочили на перрон первыми. Следом неспешно спустился Михал Святославич. Было темно, сыро и ветрено. Кое-где лежал снег, как бы напоминая, что апрель — это всё-таки не лето, да и не весна почти. Мальчишки вздёрнули воротники надетых на свитера тонких плотных ветровок, отогнули "уши" егерских кепи, поправили рюкзаки, осматриваясь.
— Там Двина? — махнул рукой Валька в ту сторону, где пробегали волны стеклянных отблесков. Михал Святославич молча кивнул и направился к бетонной лесенке, уводившей с перрона вниз, на прямо тут же начинавшуюся улицу — мимо небольшого вокзального здания.
Они довольно легко поймали такси — на площади за вокзалом стояли явно частники.
— На турбазу, знаете? — сказал Михал Святославич немолодому водителю, садясь на переднее сиденье, рядом с ним.
— А то, — безразлично отозвался водитель, запуская мотор. — Сейчас доедем.
Больше он не произнёс ни слова — крутил баранку. Михал Святославич сидел, углублённый в свои мысли. Мальчишки смотрели в окна, за которыми плавно появлялись и скрывались в темноте пустынные улицы. Потом начались всё ещё голые деревья, но в лучах фар становилось на миг отчётливо видно, что каждое дерево окружено зеленоватым лёгким ореолом. Минут через десять мелькнул простенький указатель на русском языке
Турбаза "Волчья"
Охотхоз РБ
— Ну вот, — водитель остановился перед решётчатыми воротами. — Дальше по путёвкам.
Он так и уехал, больше ничего не сказав и вообще ни о чём не спросив. Мальчишки, держа на плече рюкзаки, спокойно осматривались. Михал Святославич, достав мобильник, набрал какой-то номер.
— Алё?.. Ну а тэ ж! Я стою у твоих негостеприимно запертых ворот… Да, уже… Ага, жду… — он отключился и глубоко вдохнул сыроватый ночной воздух. — Слышите, парни? — вдруг весело спросил он. — Весна!
* * *
Ночью влупил дождь. Влупил так, что Валька проснулся от шума и подумал: начинать дело, отправляться в путь в дождь — к удаче. Он не знал, просыпался ли Витька, а в следующий раз открыл глаза, когда в комнате было уже светло и Михал Святославич стучал в дверь:
— Вставайте, ребята.
Дождя не было. Было солнце. За ночь смыло последние остатки снега, лужи сияли, и широкая река за чёрными деревьями казалась ртутной от блеска. В комнате оказалось холодно, даже очень — только что пар изо рта не шёл.
— К-колупени на комонях, — выдал нечто старославянское Витька, садясь на постели. И с чувством добавил: — М-мерзость.
Кажется, хотел сплюнуть, но передумал и стал одеваться.
— Какие колупени? — заинтересовался Валька, пристраиваясь к умывальнику. — Снилось тебе, что ли?
— Ничего мне не снилось, давай, одевайся.
Мальчишки вытащили из рюкзаков сменку — лягушачьего цвета свитера с кожаными наплечниками, егерские нижние штаны, камуфляжи, ветровки — тоже камуфлированные, тонкие, с капюшонами, ботинки-вибрамы с лёгким верхом на мягкой подошве, маскировочные кепи, тонкие кевларовые перчатки. Прежнюю одежду затолкали в рюкзаки и оставили их в знак протеста в отношении температурного режима прямо на неубранных кроватях.
В холодной, гулкой и пустой столовой, обезображенной настенными росписями на некую абстрактную тему, неспешно ел Михал Святославич. На столе возле него стояли ещё две порции: плов со свининой и зеленью, компот из сухофруктов (Валька тихо содрогнулся при виде этого пищепромовского изделия, внешне похожего на колдовской отвар из слизняков и отдающего копчёной колбасой), тарелка с белым хлебом.