— Точно! — Алька наконец врубилась в тему. — И весь наш отряд…
— Останется по домам, — мягко сказал Валька. — Извини, Аль.
— Ладно, — Алька не обиделась, только печально вздохнула, а потмо подмигнула: — Но подарок мы вам всё равно приготовим!
— Кто бы сомневался… — опасливо пробормотал Витька…
… — Зайдём на кладбище? — предложил Витька. — Крюк-то плёвый.
— Пошли, — согласился Валька. Они свернули перед мостом на тропинку вдоль берега. — Только давай обуемся, неудобно.
Мальчишки сполоснули ноги в воде у берега, присели на молодую траву, обуваясь.
Невдалеке урчали моторы. Витька спросил:
— В этот раз поможем родному колохозу?
— О чём разговор, — согласился Валька. — Ну, пошли.
На гирловском кладбище целый сектор был выделен под могилы для тех, кто погиб войну и чьи родственники так и не нашлись. Непритязательные ряды невысоких гранёных обелисков со звёздами и бело-чёрными табличками — чаще со словами " НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ", иногда — с кое-какими данными, редко — с полными. Валька остановился у входа, а Витька подошёл к обелиску с надписью:
сержант
Палеев
Леонид Викторович
12. V.1915
–
июль 1944
В отличие от подавляющего большинства обелисков, на этом был привинчен переведённый на металл лазером цветной портрет. Портрет рисовал Валька — а точнее, просто взял кусочек картины "Мой друг Витька Палеев" и, слегка переделав и увеличив, перевёл на металл. Он не знал, был ли похож двадцатидевятилетний Леонид Палееев на четырнадцатилетнего Витьку Палеева. Да и плевать ему было на это знание, потому что — точно был похож. Не мог не быть похож.
Витька стоял около могилы молча, только что-то шептал — шевелились губы, Валька это видел краем глаза. Потом поглоадил пальцами медальон и пошёл к Вальке. Тот каждый раз боялся после таких случаев, что увидит на глазах Витьки слёзы. Но такого не было ни разу. Вот и сейчас Витька улыбался.
— Пошли, — весело сказал он, — дядя Михал ждёт!
— Валь, ты?! — зазвенел в трубке голос Альки. — Во-первых, через десять минут включи радио, минский канал — ровно через десять, не забудь и не ошибись, понял?! А во-вторых — позови Витьку, давай скорей! С днём рожденья! — в трубке отдалённо послышались ещё несколько голосов, кричавших то же самое.
— Ви-и-ить!!! — заорал Валька. — Тебя твоя!
— Иду! — гаркнул Витька, перемахивая через подоконник. Валька таким же манером выскочил в другое окно и устремился к садовому столу, возле которого оставались недопроизнёсший тост Михал Святославич и плевавший на все тосты Белок — он грыз здоровенный мосол. Присев, Валька подхватил кусок торта, сотворённого Витькой.
— Плохо не станет? — вкрадчиво спросило лесник. Валька хлопнул себя по поджарому животу:
— В русском брюхе и долото сгниёт… Ви-и-ить! — снова издал он сиреноподобный звук. — Я весь сожру!!!
— Жри! — гаркнул Витька, с каким-то ошалелым лицом высовываясь в окно. — Звонили из комитета по молодёжной политике, — сообщил он, моргая. — У нас покупают нашу книжку, Валь, весь тираж. И сами собираются выпускать ещё.
— Оп-па-а! — возликовал Валька. — За это надо выпить!
— Это Ряга, — хмыкнул Михал Святославич, — его Алька со своим советом уговорила, он тебя и представил в Минске. А меня просили не говорить до поры… Поздравляю, ребята.
— Да, Вить! — вспомнил Валька. — Включи там радио, пора как раз! И иди сюда, чего ты?!
Витька снова вылез в окно. И его буквально догнал голос диктора, ровно сообщавший:
— Мы продолжаем наш концерт "Музыкальная юность Беларуси".Передаём пьесу для рояля "Дети одной матери". Автор — Валентин Сергеевич Ельжевский, исполнитель — Ядвига Яковлевна Пальницкая… — и через пару секунд послышался звук рояля.
— Е-ма-а… — прошептал Валька, садясь на лавку. — Ема-а…
— У! Вввау! — Витька треснул его промеж лопаток. Но Михал Святославич сказал:
— Тихо, погоди, Вить…
… — Это ты написал? — Ельжевский положил руку на плечо Вальке.
— Нет, — честно сказал тот, глядя куда-то блестящими глазами. — Мне сказали: пиши. И я написал. Вот и всё. А сам я бы так никогда не смог написать… Ни за что. Я просто дал Ядвиге Яковлевне, чтобы она посмотрела…