С НАМИ НАШ БОГ!
Я тоже напился и умылся как следует. В принципе, я не люблю раскладываться на ночлег на дорогах или даже около них — старое туристское суеверие и вполне современная опасливость вместе взятые… Правда, тут выбора просто не было. Как, кстати, не было и топлива для костра… Но "Паша", пока мы ставили палатку, припёр откуда-то коряжину, которую разделал моим топором, взглядом спросив разрешения.
А "Саша" скис. Хромал он уже на обе ноги и, присев у огня, начал, морщась, разглядывать ступни. Кое-где сквозь пыль сочилась кровь. Следовало ожидать.
— Дурак, — сказал я. Он вскинул обиженные глаза. — Беречь надо не обувь, а ноги. Держи, — я перебросил ему тюбик и бинт. — Это солкосерил. Мажь и бинтуй… стой, промой сначала, как следует промой, не жалей, до крови.
Он похромал к воде.
"Паша" из пятнистого рюкзака достал два одеяла — хороших, тонких, но тёплых. Потом — консервы, разные, но подобранные без ума, явно просто так хватали с полок и клали в рюкзак. Два котелка, новеньких… Свою сумку он не только не трогал — аккуратно поставил в тень палатки и нет-нет, да и поглядывал, хотя в сгущающихся сумерках её уже и видно не было.
Во ржи усыпляющее посвистывал перепел. Потом раздался скрипучий звук, и "Паша" вскинулся:
— Что это?
— Коростель, — я прилаживал над огнём котелки. — Не слышал ни разу?
— Не… — он покачал головой, посидел, свесив между колен руки, в одной из которых был зажат нож "Саши" (опс, складной "спайдерко", дорогой и надёжный…). Сказал: — Я вообще вот так в первый раз.
— Не ходил в походы? — я надорвал пакетик с супом. "Паша" опять покачал головой. — Зря. Здорово.
— Наверно, — он вздохнул. — Вы колбасу будете?
Я присмотрелся и посоветовал:
— Выкинь. Весь день в рюкзаке на жаре, а она варёная… Давай кашу, если есть.
"Саша" прихромал уже с забинтованными ногами, сел, облегчённо перевёл дух и признался:
— Гудят, как колонки на концерте…Но уже не больно, спасибо. Только щиплет. Немного.
Ни тот, ни другой ни разу не выматерились. Меня стесняются? Может быть. А может, и нет. Может, воспитание. Даже у этого, который стопроцентно бывший беспризорный. Беспризорными становятся в нашей счастливой стране разные ребята. И по разным причинам.
Они сидели молча. Мне почему-то показалось, что, не будь тут меня, то они всё равно молчали бы. Сидели и глядели в костёр, над которым урчал мой котелок с гречневой кашей с говядиной, один из их котелков — с гороховым супом с копчёностями, другой — с чаем.
Я тоже смотрел в огонь, не пытаясь завести разговор. Зачем? Если захочется, то расскажут сами… Когда же я поднял глаза от огня, то понял, что стемнело окончательно. Разве что на западе упорно горела узкая алая ниточка.
— Готово, — заявил я, ловко и быстро снимая котелки и расставляя их в траве. — Пусть остынет… Жрать хотите?
— Очень, — признался "Саша".
— Значит, ещё потерпите… — я посмотрел вокруг. — Сейчас роса ляжет. Хороший день будет завтра.
"Паша" молча поднялся и, подойдя к палатке, взял свою сумку. Хотел переставить её под откинутый полог у входа, но потом шагнул с ней обратно к костру.
И споткнулся о растяжку.
Удержал равновесие, но сумка хлопнулась на бок. И из неё как-то плавно, скользяще, лентой выпали затянутые в банковские упаковки пачки. Не зелёные долларовые. И не унылые рублёвые. Радужные упаковки "еврейских денег". Сумка была набита ими.
"Саша" охнул. Это был единственный звук. "Паша" молча и быстро сел на корточки, глядя на меня потемневшими глазами, на ощупь стал сгребать пачки обратно в сумку. Вжикнул молнией. Вернулся к костру и сел, отодвинув сумку за спину.
Всё это время я оставался абсолютно неподвижен. Потом протянул руку, поправил дровишки. Мальчишки смотрели на меня через огонь. Пламя плясало на их окаменевших лицах. Сейчас им могло придти в голову, что угодно, поэтому я был настороже, тем более, что в руке у "Саши" оказался нож, а он явно с ним умел обращаться. Но именно "Саша" убрал его в чехол и молча посмотрел на "Пашу". Тот кивнул: — Давай. Чего теперь…
— Ладно… — "Саша" передёрнул плечами и снова посмотрел на меня. — Вы, конечно, можете нас убить и забрать деньги. Там пять миллионов евро. И ценные бумаги на предъявителя — ещё на восемь миллионов. Я честно… Вы говорили, что не убьёте, но это огромные деньги, за них почти любой пойдёт на преступление. И они не фальшивые. Но это не наши деньги. Мы их не украли, мы их просто… должны донести.