Кажется, они ожидали вопросов. Но я молчал, играл веточкой. И "Саша" продолжал, набрав в грудь воздуху:
— Мы не "Саша" и "Паша", конечно. Меня зовут Валька Каховский, а его, — кивок в сторону приятеля, — Витька Палеев. Это настоящие имена и фамилии.
— Я Леший, — сказал я, бросая веточку в огонь. — Дойдём до лесничества — может быть, скажу вам имя. Но прозвище тоже… настоящее.
— Ты начнёшь? — спросил Валька. Витька помотал головой и как-то съёжился. — Ладно, — повторил Валька. — Понимаете, ему… ну, трудно вспоминать. Поэтому я первый буду рассказывать. Про всё. А он пока… соберётся, что ли…
И я устроился удобнее, давая понять, что готов слушать сколь угодно долго.
ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ
Мальчик, дальше!
Здесь не встретишь ни признанья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеёшься, эти взгляды — два луча…
Что ж, владей волшебной скрипкой,
Загляни в глаза чудовищ…
Н. Гумилёв
Под дворовым грибком звякала гитара — монотонно и лениво, под стать городскому летнему вечеру, уже плавно переходящему в ночь. Разбрелись по домам мамаши с детками несознательного возраста, отгуляли своё собачники, вернулись с работы обитатели квартир-коммуналок — и ещё не расселённых, набитых полудюжиной семей каждая, и выкупленных бизнесменами и чиновниками, а потом возвращённых в своё прежнее дореволюционное состояние — состояние роскошных палат. Дремали у подъездов и в разнокалиберных гаражах, сменивших когда-то стоявшую во дворе хоккейную коробку, машины — отечественные и иномарки, в трогательном братстве, колесо к колесу. Одиноко горели несколько уцелевших фонарей. Короче говоря, наступили те часы, которые отлично оправдывают старую, ещё советскую пословицу: "Темнота — друг молодёжи."
Уединившаяся под грибком компания была такой же разношёрстной, как и обитатели самого дома. Среди дюжины мальчишек и девчонок были и те, у кого часы на запястье стоили пятьдесят евро — и те, у кого вся одежда стоила едва ли не столько же. Иногда это служило причиной для мелких и крупных конфликтов, в которые часто оказывались вовлечены родители. Но сейчас — не то. Вечер был слишком тёплым и тихим, даже петь в общем-то оказалось лень, и гитарист просто щипал струны. По кругу гуляли три бутылки пива, из них прихлёбывали по очереди, причём едва ли не у половины в этот момент на лицах проступало отвращение. Пиво было горьким и противным, но пить его — значило быть в образе крутого, в образе своего, а что ещё нужно от жизни? Отвращение пряталось, и малолетние дурачки (среди которых были и школьные отличники, и ребята, всерьёз увлекавшиеся спортом — умнее это не делало ни первых, ни вторых!) степенно кивали, передавая коричневые пузырьки дальше и с неприязнью ожидая, когда же они вернутся.
Впрочем, кое-кто прихлёбывал пиво со вкусом, лихо, давно привыкнув к этой бурой жиже, на которую переводят лучший русский хлеб сомнительные заводики, работающие по загадочным "иностранным технологиям". Среди таких дегустаторов был и специально приглашённый гость — парень из частного сектора, о котором остальные знали только, что его зовут Борян (от Борьки) и что он — с одной из здешних девчонок, Лизи (Лизкой). Судя по всему, Боряну здесь нравилось. Пиво поставил он и несколько раз порывался начать разговор на какую-то мелокоуголовную тему. В другой раз его бы, может, и поддержали (в милиции никто из присутствующих не был ни разу, и подобный разговор тоже казался им "мужским"), но сейчас настроение не соответствовало, и Борян постепенно увял. Но по сторонам по-прежнему смотрел благожелательно — видимо, погода и на него оказала умиротворяющее действие.
Однако, в какой-то момент его умиротворение схлынуло. Борян подался чуть вперёд всем корпусом, поморгал и спросил с искренним удивлением:
— Это что за чудо?
Все — несколько заторможено — оглянулись посмотреть на "чудо". Оно как раз появилось в свете очередного фонаря на другой стороне двора — и пересекало чахлый садик по прямой, направляясь к одному из подъездов.
Вообще-то ничего особо чудесного тут не было. Мягко ступая спортивными туфлями по траве и покачивая небольшим кейсом в правой руке, к компании приближался такой же, как они сами, мальчишка, одетый очень по-взрослому и солидно: в серую тройку. Такие костюмы, чего греха таить, носили многие из присутствующих, но, как правило, на разных обедах и вечерах, а в обычное время искренне не могли их терпеть. А этот парень был явно доволен жизнью здесь и сейчас — он шёл и улыбался. Да и в остальном выглядел совершенно обычно — худощавый, высокий, с очень правильным лицом. Необычной деталью были длинные светло-русые волосы, но в конце концов в наши дни можно видеть и куда более странные вещи…