Макгрудер (успокаиваясь). Я не могу здесь находиться. Я на самом деле схожу с ума!
Шварц. Наберись мужества, Уолли. Надо держать себя в руках. Как сказал рэбби Вайнберг, выдержка — слуга толерантности.
Кларк (поднимается на локтях). Выдержка! Конечно! Дерьмо все это!
Шварц (в ярости). Заткнись! Боже, как ты воняешь сегодня! Я не могу выносить твой запах, он хуже, чем всегда! Когда же ты сдохнешь? (Заламывает руки, возводит глаза.) Прости меня! Нужно быть толерантным!
Кларк (утомленно). Это не от меня воняет. (Показывает жестом на постель Чакли.) Понюхай там. Он давно сдох и воняет, как покойник, как протухшая каракатица. (Пауза.) Его уже едят черви! Взгляните!
Его смех заполняет всю сцену. Макгрудер, Шварц и другие пациенты оборачиваются и смотрят безмолвно на неподвижное тело Чакли, свет на сцене медленно гаснет.
Акт второй
Сцена первая
Неделю спустя, раннее утро, за час до подъема. Линвивер отсутствует на своем посту, большинство пациентов спят. Макгрудер шевелится и медленно просыпается, садится на край кровати. Вскоре Шварц тоже просыпается и садится, зевая и потягиваясь.
Макгрудер. Который час?
Шварц. Шесть с минутами. Через полчаса подъем. (Зевает.) Я такой разбитый! Никак не мог уснуть.
Макгрудер (тоже зевает). Где Линвивер?
Шварц. Не могу сказать точно, но мне кажется, он обдолбался. Спит. Он обдолбался ночью и теперь спит в лаборатории. Однажды утром я заглянул и увидел его там — он спал, как ребенок, среди всех этих анализов мочи и грелок. Ему несдобровать, если доктор Гланц его засечет!
Макгрудер (опять мучительно зевает). Я тоже не выспался по-настоящему. Крутился и ворочался всю ночь, что мне только не снилось.
Шварц. Мало хорошего, наверное. Ты всю ночь стонал и разговаривал во сне. Я не мог разобрать ничего из того, что ты говорил, кроме одного слова. Ха! Это забавно!
Макгрудер. Что это было за слово?
Шварц. Ты знаешь, что ты сказал? Ты сказал «Владивосток».
Макгрудер. «Владивосток»? Почему я это сказал?
Шварц. Не знаю, Уолли. Возможно, тебе это снилось. Владивосток находится в России, не так ли? Это очень далеко отсюда, верно? Это, возможно, то, что рэбби Вайнберг называет неудовлетворенным желанием. Знаешь, у рэбби есть ответы на все вопросы. Хочешь, я тебе прочту…
Макгрудер. Не надо рэбби этим утром, Шварц! Не надо больше Вайнберга! Пожалуйста! Боже, как я хочу вырваться из этой вонючей дыры!
Шварц. Успокойся, Уолли! Успокойся. Ты не один здесь застрял. (Тянет руку к Макгрудеру, чтобы успокоить его, и начинает кашлять.)
Макгрудер. Не прикасайся ко мне, Шварц! Убери руки!
Шварц (успокаивает). Уолли, Уолли, ты не заразишься туберкулезом от моего кашля. У меня больные почки! Успокойся. Приди в себя, Уолли!
Макгрудер (смущенно). Прости меня, Шварц. Извини. Мне стыдно. О Господи. Если я не умру от паралича, то умру от ипохондрии. (Пауза.) Дело вот в чем! Если бы я понимал, что со мной происходит, я бы справился. Знание помогло бы мне справиться с этим. Например, вчера у меня был другой анализ крови. А я ничего не понимаю в анализах. В медицине я кретин.
Шварц. Ты хочешь сказать, что тебе надо знать больше о своей болезни? Прости меня, конечно, но когда речь идет о сифилисе, неведение — это счастье.
Макгрудер. Нет, я хочу разобраться в своем заболевании. Я должен знать, на какие симптомы и признаки надо обращать внимание. Возможно, эта информация даст мне надежду, что болезнь стабилизировалась, и мне, во всяком случае, не станет еще хуже. Пытался расспросить доктора Гланца, но не смог добиться от него ни слова утешения. Его интересует только одно: мои сексуальные контакты. Боже, я забыл! Сегодня он опять вызовет меня на беседу! Проклятие! Как мне надоел!
Шварц. Да, сэр, тут я с вами соглашусь. Доктор Гланц — твердый орешек.
Макгрудер (с внезапной яростью). Что у тебя за выражения, Шварц! Твердый орешек! Да в нем нет ничего человеческого! Мне казалось, что доктор должен как-то облегчать состояние пациента, а не говорить так, словно ты — грязь под ногами, ничтожный червяк! Это не человек! Троглодит какой-то.
Шварц. Ты знаешь, иногда мне кажется, что врачи вынуждены быть черствыми. Чтобы обезопасить себя. Они видят столько боли, столько страданий. На самом деле мне кажется, что доктор Гланц очень толерантный и тонко чувствующий человек.