Мальчик слез со стула и нерешительно подошёл к Ремневу. Алексей Петрович поднял ребёнка и покрыл его лицо горячими поцелуями.
– Сынишка, милый мой – шептал он.
– Осторожнее, мой друг. Ты его совсем затормошил, – весело вмешалась Ольга Михайловна. – Оставь же ребёнка, разденься и садись. Будем пить чай и разговаривать…
– Сейчас, Олли. Дай мне полюбоваться на сына. Ведь вот какой молодчинище вырос! Только очень уж бледен он и худ. Сильное малокровие, должно быть, а?
Не ожидая ответа, Ремнев продолжал, обращаясь к ребёнку:
– Так ты не узнал меня, Ник? Не узнал своего папу. Это, брат, нехорошо.
Мальчик посмотрел на Ремнева своими большими тёмно-серыми глазами и серьёзно ответил:
– Теперь узнал… Ты мне делал лошадок из бумаги. Помнишь?
Доверчиво прижался щёчкой к руке отца.
– Помню, дорогой мой, помню, – улыбнулся Алексей Петрович, целуя Ника.
– Папа, у тебя борода колется… А теперь ты будешь мне делать лошадок?
– Лошадок? Ну, это, брат, посмотрим, как нам ещё мамаша разрешит. Ты вот лучше скажи мне: начал ты уже учиться?
– Я уже читаю, – с гордостью заявил Ник. – И пишу… Только ещё плохо… По косым линейкам.
– Читаешь и пишешь. Вот за это молодец!
– Садись же, Алексей. Чай стынет.
Ремнев разделся и присел к столу. Глаза его с грустью и ожиданием остановились на лице жены.
– Ты нисколько не изменилась, Олли, за эти три года. Такая же молодая, свежая и… хорошенькая!
– Будто бы? – кокетливо улыбнулась Ольга Михайловна.
– Как честный человек! – с жаром подтвердил Ремнев. – Ты одна из тех счастливых женщин, над которыми время не имеет власти.
Говорил он совершенно искренне, и это было вполне понятно, принимая во внимание его горячую любовь к жене.
Всякий другой на месте Ремнева, несомненно, нашёл бы на лице Ольги Михайловны следы пережитых лет. Лёгкие морщинки около глаз, скорбные складки рта, дряхлость напудренных щёк – всё это не ускользнуло бы от внимания постороннего наблюдателя.
Но любовь слепа, и Ремнев не видел ничего этого.
В общем, и сейчас, несмотря на свои тридцать лет, Ольга Михайловна могла быть названа красивой женщиной. Особенно хороши были у неё глаза: тёмно-серые, лучистые, оттенённые длинными ресницами.
– Пей же чай! Ты, вероятно, промёрз по дороге. Костюм у тебя совсем не по сезону… Здесь в номере тоже холодно.
– …Пустяки… Я привык.
– Какая у тебя ужасная квартира, серая, тёмная. Как ты можешь жить в такой норе? Должно быть, твои материальные дела совсем плохи?
– Как и всегда, – добродушно улыбнулся Ремнев. – Хотя, собственно говоря, я имею урок, хороший урок. Пятнадцать рублей в месяц…
– И это весь твой бюджет?
– Нет, отчего же, – смутился он. – Я работаю в местной газете, кое-что перевожу. Вообще жить можно… Разумеется, я мог бы зарабатывать и больше, но ведь ты знаешь, Олли, потребности мои очень ограничены и кроме того…
Ремнев запнулся и смущённо побарабанил ложечкой по стакану.
– Кроме того, что ещё? – пытливо посмотрела на мужа Ольга Михайловна.
– У меня мало времен, я занят.
– Работаешь в комитете? – понизила голос Ольга Михайловна.
Ремнев утвердительно кивнул головой.
– Впрочем, всё это пустяки, как-нибудь устроимся!
Ремнев поднял глаза и тихо спросил:
– Разве ты, Олли, решила… жить вместе со мной?
– Разумеется… Как же иначе? Нужно будет подыскать квартирку поудобнее. У меня есть немного денег – рублей полтораста. На первое время хватит. Там найду какую-нибудь работу. Мне собственно хочется поступить в университет, хотя бы вольнослушательницей. Как ты думаешь, удастся это?
– По всей вероятности. Это я разузнаю, справлюсь! – обрадовано подхватил Ремнев.
– Ты знаешь, я узнала твой адрес совершенно случайно, в Петербурге.
– Получила ли ты моё последнее письмо! Я адресовал его в Лозанну. По всей вероятности не дошло…
– Последний год я почти безвыездно жила в Женеве. Там в русской колонии есть кое-кто из твоих старых знакомых… Грибский, например. Он знает тебя ещё с Москвы.
Ремнев оживился.
– Помню, помню… Славный парнюга! Вероятно, постарел?
…В таких разговорах время прошло незаметно.
В два часа Ремнев поднялся и с сожалением заметил:
– Мне нужно идти. Через час ко мне должен зайти один человек. Важное дело.
– Вечером ты будешь свободен?
– Нет, Олли, сегодня вечером в железнодорожном клубе устраивается банкет. Я имею маленькое поручение. Если хочешь, я зайду за тобой. Познакомишься с нашей публикой. Комитет хочет предложить свою резолюцию. Зайти?