Косоворотов горестно махнул рукой…
Глава ХIII
Сердце заговорило
…Утро было ясное, морозное. Косоворотов по обыкновению проснулся очень рано: ещё не было и семи часов.
Вспомнил про сына и поморщился…
Вместе с ночными тенями исчезли и воспоминания, смягчившие вчера его сердце…
Оделся и вышел в столовую хмурый. Долго сидел за стаканом чая, раздумывая, как ему поступить. Даже на газетные телеграммы не обратил внимания.
Гимназисты торопливо глотали чай, с опаской поглядывая на отца. Барыни ещё спали.
За столом хозяйничала экономка – дальняя родственница Косоворотовых. Видя, что Константин Ильич собрался уходить, она обратилась к нему с обычным вопросом:
– Чего сегодня к обеду готовить? Я думаю, суп с клёцками на первое, а на второе…
Косоворотов бросил небрежно:
– Чего хочешь… Да вот что: скажи Ивану, пусть он протопит хорошенько флигель. Пусть бабы вымоют там, да приберут.
– Хорошо, батюшка Константин Ильич, всё будет исполнено.
Помолчав немного, экономка робко спросила:
– Аль гостей каких поджидаете?
Косоворотов сумрачно посмотрел на неё.
– Помалкивай… Знай своё дело.
…Он подвёз сыновей до гимназии. Оттуда велел кучеру ехать в контору.
Контора помещалась в старом двухэтажном доме, недалеко от пристани. Летом во время навигации здесь с раннего утра и до поздней ночи наблюдалась шумная оживлённая деятельность. Громыхали телеги ломовиков. Около складочных амбаров толпились рабочие. Суетились и кричали приказчики.
А теперь всё было покрыто мёртвой пеленой снега. Казалось, и амбары, и широкий двор отдыхают, спят после летней трудовой горячки.
…Контора была расположена в верхнем этаже. Туда вела лестница с грязными каменными ступенями.
В первой комнате, разделённой на две части деревянной решёткой, щелкали на счётах и скрипели перьями несколько человек служащих.
При появлении Косоворотова все они встали и вежливо раскланялись. Порядки в конторе велись строгие. Константин Ильич шутить не любил.
Сам прошедший суровую школу амбарной и конторской выучки, он и от подчинённых своих требовал полного внимания и почтительности.
Рабочий день конторщиков колебался между 8–9 часами. Не больше чем в других фирмах, но работа была усидчивая. Жалованье платили хорошее, так что служащие дорожили местом.
– Что, Иван Семёнович пришёл? – осведомился Косоворотов про старшего приказчика, который в то же время исполнял и обязанности кассира.
– Пришли-с. У себя.
Косоворотов заглянул в маленькую угловую комнату, которая служила кабинетом кассира.
Невзрачный низенький человек, с сухим жёлтым испитым лицом, с жиденькими волосами, причесанными прямым пробором, одетый в старый, сильно поношенный сюртук и грязную манишку со следами нюхательного табака, торопливо поднялся из-за конторки.
– Здравствуй, Иван Семёнович, – протянул ему руку Косоворотов. – Вот, братец, какое у меня до тебя дело есть…
– Что прикажете, Константин Ильич?
Косоворотов вздохнул, не спеша закурил папиросу и кивнул головой на дверь.
– Припри-ка поплотнее.
Иван Семёнович поспешил исполнить это приказание. Его маленькие подслеповатые глаза вопросительно уставились на принципала.
– Вот какая оказия, братец мой, – с деланным равнодушием начал Косоворотов. – Известился я, что вернулся в наши палестины мой старший сынок…
– Антон Константинович, приехали?
Косоворотов поморщился.
– Да, вывалился. Шлялся, шлялся, а теперь к родному углу потянуло. Пишет мне, что вот так-де, в большой нужде и при всём том болен.
Иван Семёнович соболезнующе покачал головой.
– Болен? Вон она, какая история! Да где же они остановились?
Косоворотов досадливым жестом потушил папиросу.
– А ты слушай, да не перебивай. Притулился он на постоялом. Вот тут адрес его прописан. На-ка вот возьми. Съезди ты сейчас к нему и разузнай, как и что. Ежели и впрямь болен, так передай ему от имени моего, что вечером его перевезут ко мне домой. Как ни как, а ведь своё дитяще родное, не чужой человек… Ну, а ежели поймёшь ты из разговоров, что письмо это жалостливое он с умысла написал и что намерен он здесь пьянствовать да карамболи выкидывать, тогда иное дело. Скажи ему моим словом, пусть убирается из города на все четыре стороны. Дай ему четвертной билет и на вокзал отвези. Пригляди за ним, чтобы в городе не застрял с деньгами-то. Коли ломаться начнёт, так полицией пригрози… Я его, голоштанника, прохвоста, в бараний рог сожму! Найду, небось, на него управу. Смеяться над собой не позволю… Понял ли?
– Как не понять. Оборудую всё в лучшем виде.