Распоряжения Макара Ивановича были коротки. Рассуждал он так: если пастух говорит, что Отрады он не видел с полудня, а в полдень стадо, как правило, придерживается реки Хорёвки, значит, и розыски нужно вести вначале по Хорёвке.
Меня и Максима Петровича он направил правым берегом речки. «Кстати, — говорит, — рябчиков постреляете», сам с ребятами пошёл левым берегом, а животновода просил осмотреть Чищение — место, куда любят заходить коровы полакомиться редкой по вкусу травой.
Пробираемся по берегу реки. Не так-то легко! Берег её зарос вековыми деревьями, завален буреломом, а там, где отступают ели, растут кусты ивняка, ольшаника, чёрной смородины, малины и трава выше роста человека.
Часа полтора пробираемся по речке. Зорька облаяла около десятка белок, но сейчас не время, труды её напрасны. Она и сама, наверное, понимает это, потому что долго не задерживается. Полает, полает и бросит, чего не бывает поздней осенью.
Вот справа от нас, где-то далеко, слышится упорный лай Зорьки — лай, как по лосю, но на одном месте. А через некоторое время лай прекратился, и до нас долетела, перекатываясь по лесу, знакомая мелодия «сбора», которую неподражаемо исполняет на стволах ружья Макар Иванович.
— Нашли, что ли? — ещё не видя Макара Ивановича и ребят, но слыша их голоса, кричим мы.
— Нашли! Идите сюда! — отзывается старик.
— Ну, как же ты так, Отрада! Бедная ты… Ой, как засосало! Только спина видна… Устала ты, бедняжка! — слышатся жалостные голоса ребят.
Подходим и видим: на краю небольшого болотца виднеются из трясины голова и спина большой, ярославской породы коровы. Серёжа бросил на трясину колья, подобрался к голове коровы и ласкает её. А она, обрадовавшись людям и особенно Серёже, старается своим шершавым, как щётка, языком лизнуть его.
— Мы уже прошли это место, — говорит Макар, — и вдруг слышим — сзади нас залилась Зорька. «На кого бы, думаю, она может лаять?» Подходим, а она лает на Отраду. Так что не мы нашли, а Зорька. Вот ведь молодец!
Лопатой, которую Макар Иванович смастерил из дерева, и топором начали делать проход в трясине. Лопатой отрываем землю, топором подрубаем корни деревьев.
Часа три прошло, пока мы освободили корову из трясины. Дрожит и еле на ногах стоит. Устала, промёрзла. Ребята нарвали ей сочной травы — ест, проголодалась.
А Макар Иванович скрутил толстый жгут из травы и усиленно растёр ей бока, живот и спину. «Чтобы быстрее согрелась», — пояснил он.
Когда Отрада немного отдохнула, дед с ребятами погнали её домой, а мы с Максимом Петровичем пошли дальше в лес, на Полевское болото за глухарями.
Вот уже третья неделя, как мы живём у Макара Ивановича. Отпуск подходит к концу. И мы отправляемся сегодня в последний рейс за утками на лодке.
На вёслах сидит Максим Петрович, на корме за рулём — Серёжа, а на носу стоит Зорька и жадно втягивает воздух в свои широкие влажные ноздри.
Третий час плывём мы по реке; она всё шире и шире, течение всё медленнее и медленнее. Крутые берега, поросшие хвойным лесом, сменились травянистыми лугами, лёгкий ветерок чуть колышет молодую отаву. Вдали показался зелёный остров, и река разделилась на два рукава. Хочется сделать небольшую остановку, поразмять ноги, попить чаю.
Зорька не стала ожидать, когда лодка подойдёт к острову, метров за триста она прыгнула в воду и поплыла. Выскочила на берег, отряхнулась и скрылась в зелени камышей. И тут же в разных местах из зарослей с недовольным криком начали подниматься стаи уток и кружить над островом.
Вот тут-то и случилось то, что предрешило исход последней охоты.
Когда мы приблизились к острову метров на двадцать, из камышей поднялась стая чирков. Максим Петрович, сидевший на корме лодки, схватился за ружьё, но в это время чирки уже проходили над нами. Он приподнялся, вскинул ружьё, но почему-то хотел сделать шаг вперёд — наверное, забыл, что он в лодке, — споткнулся о сиденье и неуклюже — такая громадина! — полетел за борт. Вдобавок ещё ногой зацепил за рюкзак и тоже вытащил его из лодки.
Максим Петрович погрузился в воду, а рюкзак, как большой поплавок, то всплывёт, то исчезнет под водой, судорожно подёргиваясь.
«Попался, — думаю, — сом ты эдакий!»
Помогли Максиму Петровичу выбраться на берег. Оказывается, было не так глубоко, но рюкзак, прицепившийся ремнями к его ногам, не давал возможности встать.
Ну и смеялись же мы, когда опасность миновала! Особенно смеялся Серёжа — он от смеха не мог стоять на ногах. На шум прибежала Зорька. То ли не разобравшись, в чём дело, то ли от радости, что всё благополучно обошлось, она начала с лаем носиться около нас и кататься по земле. Может быть, по-собачьи это было выражением неудержимого смеха?