— Пудов на пятнадцать будет, — решил Ковча. — Надо подмогу взять, чтобы преследовать.
Весть о том, что медведь попался в капкан, облетела весь колхоз. Восхищаются мужики и бабы стариком Ковчей, завидуют ему ребята.
Преследовать зверя вызвался Воробей. Он надел высокие болотные сапоги, опоясал себя поверх куртки патронташем на сорок патронов, прицепил на пояс кинжал в металлических ножнах и на плечо повесил двуствольное, играющее на солнце воронёной сталью ружьё. Около него крутился его серый пёс, по кличке Терзай.
— Такому медведь не страшен! — слышится в толпе. — Тигру живьём возьмёт, та и не пикнет…
Под добрые напутствия колхозников охотники двинулись в лес. Впереди — Воробей, за ним, еле поспевая, семенит худенький старый Ковча в кирзовых поношенных сапогах, с берданкой под мышкой, — ни патронташа на нём, ни кинжала.
Подойдя к лесу, Воробей сказал:
— Теперь, Архип Михайлович, ты веди, ты знаешь, где его искать, — и вставил два патрона, заряжённых пулями, в стволы ружья.
Ковча тоже вложил патрон с пулей в свою берданку…
— Вот гляди, — Ковча показал Герасиму Сидоровичу на окровавленный брод, — так и пойдём.
Терзай сунулся мордой в след, поджал хвост, задрожал и… наутёк. Воробей крикнул: «Терзай, вперёд!..» Но где там, того и след простыл.
Ковча, махнув рукой, тихо сказал:
— Без него обойдёмся, не шуми.
Ковча, улучив секунду, сделал выстрел.
На зверя наткнулись неожиданно, как чаще всего и бывает на охоте. На сухой вырубке, где был потерян след, из-за выскоря с рёвом выскочил медведь. Прижав плотно к голове маленькие уши, он начал грызть стальные скобы капкана, висевшего на его правой ноге. А потом вздыбился, раскрыл пасть и, ревя, пошёл на охотников.
Воробей бросил ружьё и с проворством кошки метнулся на дерево.
Ковча, улучив секунду, сделал выстрел. Медведь остановился, ещё выше вскинул передние лапы, а потом пошатнулся и грузно упал навзничь…
Всё смолкло. Старик перезарядил ружьё, закурил и тут только, наверное, вспомнил о своём помощнике, оглянулся: никого нигде нет.
ПОЛУНОЧНИКИ
Ночь меня застала в незнакомом лесу. На берегу незнакомой северной реки Пустуши. Ни дорог, ни тропинок. По моим расчётам, я должен был выйти к электростанции, откуда ушёл утром на охоту. Но тут, на берегу, куда я попал в полной темноте осенней ночи, и жильём не пахло, не то что электростанцией. «Да и та ли это река? — думал я. — Мало ли рек в этих местах. А если даже это Пустуша, то куда идти — вверх или вниз по течению?» Коротать бесконечную ночь у костра в полном безлюдье не хотелось. Лишь бы идти — что за резон.
— Давай-ка подумаем, — сказал я своему другу Димке.
Пёс обрадовался, сел рядом, лизнул мне щёку и тоже притих. «Думает». И вот, в то самое время, когда я решал, идти или не идти, Димка вскочил и насторожил уши, а потом взвизгнул и завилял своей «баранкой». Я прислушался. Оттуда, куда бежала шумная Пустуша, донёсся еле уловимый собачий лай.
— Пошли! — твёрдо сказал я Димке.
«Конечно, пошли, — ответил по-своему Димка, боднув меня лобастой головой. — Не ночевать же здесь».
Сто потов с меня сошло, а может, и того более, пока мы пробирались по скользкому глинистому берегу и пока где-то далеко-далеко мелькнул раз-другой огонёк.
Огонёк как рукой снял усталость, и даже ночь стала не такой тёмной. Какое счастье в незнакомом лесу, да ещё ночью, встретить человека! А огонёк всё ближе и ближе…
Собаки успели облаять друг друга через реку, пока я подошёл и остановился напротив костра, горевшего на другом берегу.
— Да замолчи ты! — донёсся до меня глухой бас великана, поднявшегося от костра.
Собака умолкла. Я приказал молчать Димке.
— Кто там? — недовольно крикнул бас в мою сторону.
— К вашему шалашу перебраться бы, — ответил я.
— К шалашу милости прошу, — более приветливо отозвался незнакомец.
Он отодвинул от огня таган с котелком, что-то сказал своей собаке, шагнул к реке и исчез в темноте.
Я слышал, как звякнула о камни цепь, ссунулась лодка, шебарша по песку днищем, и потом всплески вёсел.
— Где вы? — донеслось сквозь шум реки.
Я посветил фонариком. Лодка ткнулась в берег.
— Садитесь.
Я погрузился.
— Держитесь.
Я ухватился за борта.
Несколько раз скрипнули уключины, несколько раз мелькнули в темноте вёсла, разрубая воду, — и мы на другом берегу.