Герасим Сидорович глянул на часы и опрометью бросился к реке.
— Чуть не опоздал! — на ходу крикнул он мне.
От реки он возвратился, держа в руках палку метра два длиною, разделённую чёрными чёрточками.
— Видите, что делается, — обратился ко мне Герасим: — за один час вода скатилась на пять сантиметров. Ох, и характер у этой Пустуши! Прошли дожди — из берегов вышла и будто зверь разъярилась, а через сутки местами дно покажет. Но ничего, справимся.
— Для чего это? — не понял я.
— Как — для чего? — удивился инженер. — Ещё одну электростанцию будем строить, и вот я изучаю, как говорится на нашем языке, «режим реки», характер её изучаю, чтобы было видно, с какого бока к ней подойти.
А огонёк на реке всё ближе и ближе.
— Салям алейкум! — донеслось до нас.
— Салям, салям! — засмеялся Воробей. — Давай нажимай на вёсла!.. На Кавказе доктор много лет в армии служил, — пояснил мне Герасим Сидорович, — и теперь от него не услышишь «привет» или «здравствуйте», а все «салям» да «салям»…
— Давно вы с ним знакомы? — спросил я.
— С Игнатом-то? — удивился инженер. — С детства. В одной деревне выросли. В одной школе учились. А потом разъехались. Он — на Кавказ, я — на Дальний Восток. Прошли десятки лет, и, не сговариваясь, опять в родные места пожаловали… Причаливай, Игнат!..
Мы сидим втроём у горящего костра, едим горячую уху и ведём самые обыкновенные разговоры: про рыбу, которая водится в местных реках, про птицу, зверя, про ракету, что сфотографировала обратную сторону Луны.
Лес притих, будто слушает нас. Только берёза нет-нет, да и пошевелит ведьмиными мётлами и посыплет на нас золотом листьев.
— Интересный разговор у меня сегодня с колхозниками был, — замечает доктор. — «Сколько, спрашивают, эта ракета обошлась государству? Ну, хотя бы не в рублях, а в тысячах». — «Сколько, отвечаю, не знаю, но немало». — «А чем же окупится этот расход?» И, пока я собирался с мыслями, как это объяснить, Степан Фомин возьми да и рассуди по-своему. Да как! «Верой в силу советского человека окупится, — сказал он. — А вере человека в свои силы цены нет».
— Философ! — засмеялся Воробей. — Настоящий философ.
— То-то! — подмигнул доктор. — С таким философом ты, Герасим, каждый ручей, не то что реку, заставишь на колхозников работать.
— И заставим, — подтвердил Герасим Сидорович. И, помолчав, повторил: — «Вере человека в свои силы цены нет»… А здорово рассудил наш полевод, а?.. Да, чуть не забыл! — вспомнил Воробей. Сегодня встретил Александра Сергеевича — это наш учитель по русскому языку, — пояснил мне Герасим Сидорович. — Ну что за милый и прекрасный человек! Ему уже за семьдесят, а радость жизни и юмор не покидают его. Я ему кричу: «Здравствуйте, Александр Сергеевич!» — а он в ответ: «Филипп — два пэ, Кирилл — два эл». Ведь не забыл, помнит. Кажется, я ещё в пятом классе учился, и у меня никак не ладилось с написанием этих слов: то в Филиппе поставлю одно «пэ», то в Кирилле одно «эл»… Помнит!
— У меня тоже была история, — перебил доктор. — Как-то в слове «длинношеее» я поставил в конце четыре буквы «е», а Александр Сергеевич, проверяя работу, во всю страницу, да ещё красным карандашом пятое «е» вкатил. Ну было смеху!.. Кстати, как его здоровье?
— Да ничего, бодрый. Кланялся тебе и говорил: «Пойду к этому длинношеему омолаживаться».
— Так и сказал к «длинношеему»?
— Так и сказал.
— Тоже не забыл. Завтра утром наведаюсь к нему.
И пустились друзья в воспоминания, а вместе с ними и я. Пионерские, комсомольские годы живыми картинами пошли перед глазами. Одна за другой.
— А помнишь, Игнат, — не унимался Воробей, — как ты на одном из отрядных сборов вот здесь, на берегу реки, повязал мне пионерский галстук? Сколько было радости! А потом, года через три, ты уезжал в город, и я принял от тебя отряд. Сборы весной и летом проводили тоже здесь, и жгли костёр вот под этой берёзой. А какие песни пели, Игнат, помнишь?
Доктор кашлянул, заправил выбившуюся из-под шляпы седую прядь волос, подбросил дров в костёр, толкнул инженера в плечо и весело начал:
Мы подхватили и все трое запели, да так, что лес зазвенел: