Дорогой товарищ Стэнли,
Я получил ваше письмо к О'Брайану по поводу его отъезда. Письмо произвело на меня странное впечатление, потому что в отличие от ваших очень хороших статей оно полно противоречий.
Я еще не получил никакого материала о пленуме и не знаком ни с резолюцией большинства, ни с тезисами М. Ш., но вы подтверждаете что эти тексты непримиримо противоречат друг другу. В то же самое время, вы утверждаете что партии угрожает «катастрофа». Почему? Даже если на пленуме образовались две непримиримые линии, это означает не «катастрофу», а необходимость вести политическую борьбу до конца. Но если оба тезиса представляют собой лишь нюансы той же самой точки зрения, выраженной в программе Четвертого Интернационала, то как же это беспринципное (по вашему мнению) разногласие ведет к катастрофе? То что большинство предпочло собственный нюанс (если это всего лишь нюанс), вполне понятно. Но что вовсе непонятно, это возгласы меньшинства: «потому что вы, большинство, выбрали свой собственный нюанс, а не наш, мы предвидим катастрофу». С какой стати???… И вы утверждаете что вы «объективно рассматриваете обе группировки». Я этого не вижу.
Вы пишете, например, что «по какой-то причине одна страница из моей статьи исчезла»*. Вы таким образом выражаете очень злобное подозрение по адресу ответственных товарищей. Эта страница потерялась из-за досадной ошибки здесь, в нашем секретариате, и мы уже послали для перевода новый законченный текст.
* Статья Троцкого «СССР в войне» дошла до руководства СРП тогда, когда пленум Национального Комитета уже заседал. Троцкий дал знать заранее, какую позицию он разрабатывает в статье и мнения руководства определились с учетом этого предварительного сообщения. Одна страница манускрипта была затеряна в Койоакане, и группа Шахтмана использовала это недоразумение в целях вызвать скандал /И-R/.
Ваш аргумент об извращенной «рабочей империи» кажется мне не очень удачной выдумкой. Большевиков обвиняли в «царской программе экспансии» с первых дней Октябрьской Революции. Даже здоровое рабочее государство имело бы тенденцию к расширению, и географические линии такой экспансии неминуемо сходились бы с общими линиями царской экспансии — ведь революции в общем не изменяют географических условий. Мы расходимся с бандой в Кремле не в вопросе об экспансии, и не о географических направлениях этой экспансии, а в бюрократических, контрреволюционных методах этой экспансии. Но, как марксисты, мы в то же самое время «объективно рассматриваем» исторические события, мы понимаем, что ни царь, ни Гитлер, ни Чемберлен не упраздняли и не упразднят капиталистическую собственность в оккупированных странах, а этот прогрессивный факт в свою очередь зависит от другого факта, а именно, что Октябрьская Революция не уничтожена бюрократией до конца, что эта бюрократия вынуждена своим положением принимать меры, которые мы должны в определенных условиях защищать от империалистических врагов. Эти прогрессивные меры конечно гораздо менее важны, чем общая контрреволюционная деятельность бюрократии: именно поэтому мы считаем необходимым свергнуть эту бюрократию…
Товарищи до крайности возмущены Пактом между Гитлером и Сталиным. Это понятно. Они хотят отомстить Сталину. Замечательно. Но сегодня мы слишком слабы и не можем немедленно его свергнуть. Вместо этого, некоторые товарищи пытаются выдумать чисто словесную месть: они отнимают у СССР его название «рабочее государство», вроде как Сталин отнимает у снятого функционера его Орден Ленина. По моему, дорогой товарищ, это ребячество. Марксистская социология не имеет ничего общего с истерией.
С наилучшими товарищескими пожеланиями,
CRUX
Еще и еще раз о природе СССР.
Статья была опубликована в «Бюллетене Оппозиции» № 81 за январь 1940 г. /И-R/
18 октября 1939 г.
Некоторые товарищи, или бывшие товарищи, как Бруно Р., забывая прошлые дискуссии и решения Четвертого Интернационала, пытаются объяснить мою личную оценку советского государства психоаналистически. «Так как Троцкий участвовал в русской революции, то ему трудно расстаться с идеей рабочего государства, т.е. как бы отказаться от дела всей своей жизни», и пр. Я думаю, что старик Фрейд, который был очень проницателен, надрал бы такого рода психоаналитикам уши. Я разумеется, на такую операцию никогда не решусь. Но смею все же заверить моих критиков, что субъективизм и сентиментализм не на моей, а на их стороне.
Поведение Москвы, перешедшее все границы подлости и цинизма, вызывает бешеное возмущение у каждого революционного пролетария. Возмущение порождает потребность отпора. Когда для непосредственных действий не хватает сил, нетерпеливые революционеры склонны прибегать к искусственным мерам. Так рождается, например, тактика индивидуального террора. Чаще всего люди прибегают к крепким выражениям, к ругательствам и проклятиям. В нашем случае некоторые товарищи явно склонны искать удовлетворения в терминологическом «терроре». Однако даже с этой точки зрения, переименование бюрократии в класс никуда не годится. Если бонапартистская сволочь — класс, значит она не случайный выкидыш, а жизнеспособное дитя истории. Если её мародерство и паразитизм — «эксплоатация», в научном смысле слова, значит бюрократия имеет перед собою историческое будущее, как необходимый правящий класс в системе хозяйства. Вот к чему приводит нетерпеливое возмущение, освободившееся от марксистской дисциплины!