Выбрать главу

Военные действия начались 30 ноября. В тот же день Центральный Комитет финляндской коммунистической партии, пребывающий несомненно в Ленинграде или Москве, обратился по радио с воззванием к трудовому народу Финляндии. «Второй раз в истории Финляндии — гласит воззвание — финский рабочий класс начинает открытую борьбу против гнета плутократии. Первый опыт рабочих и торпарей в 1918 г., окончился победой капиталистов и помещиков. На этот раз… должен победить трудовой народ!» Уже одно это воззвание ясно показывало, что дело идет не о попытке запугать буржуазное правительство Финляндии, а о плане вызвать в стране восстание и дополнить вторжение Красной армии гражданской войной.

В опубликованной 2 декабря декларации так называемого Народного правительства говорится: «В разных частях страны народ уже восстал и провозгласил создание демократической республики». Это утверждение, видимо, вымышлено, иначе манифест назвал бы те места, где произошли попытки восстания. Возможно, однако, что отдельные попытки, подготовленные извне, закончились неудачей, и что именно поэтому лучше было не уточнять вопроса. Во всяком случае, сообщение о «восстаниях» означало призыв к восстанию. Более того, декларация сообщала о формировании «первого финского корпуса, который в ходе предстоящих боев будет пополняться добровольцами из революционных рабочих и крестьян». Было ли в «корпусе» 1000 человек или только 100, значение «корпуса» для определения политики Кремля являлось бесспорным. Одновременно телеграммы сообщали об экспроприации крупных земледельцев в пограничной полосе. Нет ни малейших оснований сомневаться, что так оно и происходило во время первого продвижения Красной армии. Но даже, если считать и эти сообщения выдумкой, они полностью сохраняют значение, в качестве призыва к аграрной революции. Я имел таким образом все основания заявить, что «советско-финская война, видимо, уже начинает дополняться гражданской войной.» Правда, в начале декабря я имел в своем расположении только часть этих данных. Но на фоне общей обстановки и, позволю себе прибавить, с помощью понимания её внутренней логики, отдельные симптомы позволяли сделать необходимые выводы о направлении всей борьбы. Без таких полу-априорных выводов можно быть только резонером-наблюдателем, но никак не активным участником событий.

Почему, однако, призыв «Народного правительства» не встретил непосредственного массового отклика? По трем причинам: во-первых, в Финляндии полностью царит ныне реакционная военщина, поддерживаемая не только буржуазией, но и верхними слоями крестьянства и рабочей бюрократией; во-вторых, политика Коминтерна успела превратить финляндскую компартию в незначительную величину; в третьих, режим СССР отнюдь не способен вызывать энтузиазм в финляндских трудящихся массах. Даже на Украйне в 1918-1920 гг. крестьяне очень медленно отзывались на призывы к захвату помещичьих земель, ибо местная советская власть была еще слаба, а каждый успех белых влек за собой беспощадные карательные экспедиции. Тем менее приходится удивляться, если финские крестьяне-бедняки медлят откликаться на призыв к аграрной революции. Чтобы сдвинуть с места крестьян, нужны были бы серьезные успехи Красной армии. Между тем, после первого плохо подготовленного продвижения, Красная армия терпела одни неудачи. При таких условиях не могло быть и речи о восстании крестьян. Самостоятельной гражданской войны в Финляндии на данной стадии нельзя было ждать: мое предположение говорило совершенно точно о дополнении военных операций мерами гражданской войны. Я имел в виду — по крайней мере, до разгрома финляндской армии — лишь оккупированную территорию и смежные с нею районы.

Сегодня, 17 января, когда пишутся эти строки, телеграммы из финляндского источника сообщают, что в одну из пограничных провинций вторглись отряды финских эмигрантов, и что там в буквальном смысле брат убивает брата. Что это, как не эпизод гражданской войны? Не может быть, во всяком случае, ни малейшего сомнения в том, что новое продвижение Красной армии в Финляндию, будет на каждом шагу подтверждать нашу общую оценку войны. У Шахтмана нет ни анализа событий ни намека на прогноз. Он ограничивается благородным негодованием и, поэтому, на каждом шагу попадает впросак.