Не менее поверхностна ссылка Шахтмана на блок Троцкого с Зиновьевым в 1926 г. Борьба шла тогда не против «бюрократического консерватизма», как психологической черты некоторых неприятных индивидуумов, а против могущественнейшей в мире бюрократии, с её привилегиями, самовластием и реакционной политикой. Широта допустимых разногласий в блоке определяется характером противника.
Соотношение элементов внутри блока тоже было совершенно иное. Оппозиция 1923 г. имела свою программу и свои кадры, вовсе не интеллигентские, как утверждает Шахтман, вслед за сталинцами, а преимущественно рабочие. Оппозиция Зиновьева-Каменева, по нашему требованию, признала в особом документе, что оппозиция 1923 г. была права во всех основных вопросах. Тем не менее, так как у нас были разные традиции, и мы сходились далеко не во всем, слияния не произошло; обе группы оставались самостоятельными фракциями. В некоторых важных вопросах оппозиция 1923 г. делала, правда, оппозиции 1926 г. — против моего голоса — принципиальные уступки*, которые я считал и считаю недопустимыми. То обстоятельство, что я не протестовал открыто против этих уступок, было скорее ошибкой. Но для открытых протестов оставалось вообще немного места: мы работали нелегально. Обе стороны, во всяком случае, хорошо знали мои взгляды на спорные вопросы. Внутри оппозиции 1923 г. 999 из тысячи, если не более, стояли на моей точке зрения, а не на точке зрения Зиновьева или Радека. При таком соотношении двух групп в блоке могли быть те или другие частные ошибки, но не было и тени авантюризма.
* Троцкий имеет в виду, в первую очередь, вопрос о теории перманентной революции, по которому он и его единомышленники расходились с фракцией Зиновьева-Каменева. См. сборник «Перманентная революция» /И-R/.
Совсем иначе обстоит дело с Шахтманом. Кто прав был в прошлом, и в чем именно? Почему Шахтман был сперва с Эберном, потом с Кэнноном, теперь снова с Эберном? Разъяснения самого Шахтмана насчет прошлой ожесточенной борьбы фракций достойны не ответственного политического деятеля, а детской комнаты: немножко Джон был не прав, немножечко Макс, все были немножечко неправы, а теперь все немножечко правы. Кто в чем именно был не прав, об этом ни слова. Традиции нет. Вчерашний день вычеркивается со счетов. И все это почему? Потому, что тов. Шахтман играет роль блуждающей почки в организме партии.
Ища исторических аналогий, Шахтман обходит один пример, с которым его нынешний блок имеет действительное сходство: я имею в виду, так называемый, августовский блок 1912 г. Я принимал активное участие в этом блоке, в известном смысле создавая его. Политически я расходился с меньшевиками по всем основным вопросам. Я расходился так же и с ультра-левыми большевиками, впередовцами. По общему направлению политики я стоял несравненно ближе к большевикам. Но я был против ленинского «режима», ибо не научился еще понимать, что для осуществления революционной цели необходима тесно спаянная, централизованная партия. Так я пришел к эпизодическому блоку, который состоял из разношерстных элементов и оказался направлен против пролетарского крыла партии.
В августовском блоке ликвидаторы имели фракцию. Впередовцы так же имели нечто вроде фракции. Я стоял изолированно, имея единомышленников, но не фракцию. Большинство документов было написано мною, и они имели своей целью, обходя принципиальные разногласия, создать подобие единомыслия в конкретных политических вопросах». Ни слова о прошлом! Ленин подверг августовский блок беспощадной критике, и особенно жестокие удары выпали на мою долю. Ленин доказывал, что, так как я политически не схожусь ни с меньшевиками, ни с впередовцами, то моя политика есть авантюризм. Это было сурово, но в этом была правда.