— Он идет?
— Он пришел.
Они оба чуяли его, и Петерсон ощущал знание стоящего рядом джилкита. Он научился разбирать настроения чужака, как и тот привык понимать чувства землянина.
— Серый, — негромко позвал Петерсон, и голос мягко угас в вечернем воздухе, а лунные долины не ответили.
— Я готов, — произнес старик и протянул левую руку навстречу пожатию. Другой рукой он поставил на стол стакан с виски.
Окостенение проползло по телу, как будто кто-то взял его руку в свою. И, думая, что пора уходить, снова одинокий, он сказал:
— Прощай; друг Претри.
Но чужак не стал прощаться. Как сквозь туман, дошел до Петерсона голос джилкита:
— Мы идем вместе, друг Петерсон. Ко всем народам приходит Серый. Почему ты думал, что я уйду один? Друг нужен каждому.
— Серый, я здесь. Здесь. Я не один, Серый!
Странно, но Петерсон каким-то образом знал, что джилкит протянул клешню и что ее приняли.
Слепые глаза закрылись.
Тишина длилась долго, а потом осмелели сверчки и запели еще громче, а на веранде перед хижиной воцарились молчание и мир.
Ночь спустилась на опустелые земли. Ночь, но не тьма.