— Я вас к себе не приглашаю, если вы этого ждете. Так и знайте.
— А я и не жду,— серьезно сказал Рейнхарт.— Я понимаю. Она вытащила из сумочки сигарету, закурила, поморщилась и с отчаянием швырнула ее на тротуар.
— А, провались оно все,— сказала она.— Идем.
Они вошли в узкую дверь и стали подниматься по лестнице. На первой площадке под стеклом висело изображение гигантской руки в манжете с запонкой; рука указывала в открытое небо.
«И. Гарулик» — гласила надпись под нарисованной рукой. «Художественная штопка».
Джеральдина, внезапно обернувшись, окинула его злым взглядом.
— Вы получите только чашку кофе, понятно? И нечего показывать мне, что вы ужас как собой довольны.
— Я не собой доволен,— улыбнулся Рейнхарт.— Просто у меня хорошее настроение.
С верхней площадки, улыбаясь щербатым ртом, спускалась девушка в стальных очках, осторожно ставя на ступеньки ноги в ортопедических шинах. Она улыбнулась и окинула их зорким взглядом.
— Привет, Джеральдина. Привет, красавчик. Купите билетик на лошадку.
— У меня ни шиша,— сказал Рейнхарт.
— А, черт, давай один,— сказала Джеральдина, запуская руку в сумочку.— Попробую сыграть. И для него дай один. Сегодня у него везучий день.
— Шестьдесят центов,— сказала девушка. Взяв монетки, она протянула им два зеленых билетика с красными цифрами.— Спасибо тебе большое, Джеральдина. Ты что ни день, то ближе к выигрышу.
— А как же,— сказала Джеральдина,
Они вошли в первую дверь налево. В комнате была двуспальная кровать под рваным матерчатым балдахином и электроплитка с двумя конфорками на столике для телефона. В рамах большого, до самого пола окна, распахнутых в комнату, не хватало нескольких стекол.
Некрашеные жалюзи отгораживали комнату от балкона и залитой солнцем улицы.
Джеральдина заперла дверь на задвижку и принялась варить кофе на электрической плитке. Рейнхарт повалился на кровать. С лестницы доносился мерный стук — девушка медленно спускалась по ступенькам.
— Я все время играю на скачках,— сказала Джеральдина.— Главным образом, чтобы ей помочь. Ни черта она не зарабатывает продажей газет.
Из висевшей над раковиной аптечки она достала две чашки и поставила их на комодик.
— Все-таки вперлись вы ко мне. Скажите хоть, как вас зовут? Он лежал на подушке, глаза его были закрыты, голова скатилась набок. Джеральдина подошла и стала у кровати.
— Эй,— сказала она.— Ах, черт!
Она взяла чашку, налила из крана воды и занесла руку с чашкой над его головой.
— Считаю до трех,— заявила она. Рейнхарт не шевельнулся.
Джеральдина поставила чашку, попробовала было стащить его с кровати и что было силы стукнула кулаком ему в плечо.
Рейнхарт что-то бормотнул и ухитрился перевалиться на живот.
— А, чтоб тебя,— сказала Джеральдина.
Рейнхарт шел по Канал-стрит, время от времени поднимая плечи, чтобы проветрить пиджак под мышками; утреннее солнце светило ему в лицо. Было восемь часов, воскресенье. Над пустыми островками безопасности колебался нагретый воздух, жухлые листья пальм безжизненно висели над сверкающими трамвайными рельсами. На Хлопковой бирже зазвонили куранты: «Господь — твердыня наша»; по другой стороне улицы в густой тени шли в церковь богомольные негритянки под черными зонтами.
Не торопясь, он свернул на Бургунди-стрит и, миновав погрузочные люки универмага Торнейла, увидел в конце квартала вахтера в форме, который стоял в тени и читал страницу комиксов в утренней газете. Над вахтером на железных поручнях пожарной лестницы висела большая вывеска: белый геральдический орел, а под ним на звездно-полосатом поле — микрофон, мечущий красные, белые и синие молнии. Ниже белыми заглавными буквами было написано:
БСША — ГОЛОС АМЕРИКИ АМЕРИКАНЦЕВ
ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ
Рейнхарт показал вырезку с объявлением о найме и через служебный вход вошел за вахтером в душную жаркую комнатку, уставленную табельными часами. У кнопки лифта, на которую нажал вахтер, висел еще один плакатик с надписью БСША и черной стрелкой, указывающей наверх. Спустился лифт с высоким смуглым лифтером в строгом синем костюме; вахтер вышел на улицу дочитывать комиксы, а Рейнхарт в кабине, загруженной ящиками и мотками проводов, поднялся на верхний этаж.
Из лифта он попал в комнату, загроможденную аппаратурой и полную рабочих. Пол был усыпан упаковочной стружкой; в глубине, где стояли неструганые стеллажи, часть стены была разобрана и виднелось переплетение разноцветных проводов.
Рейнхарт пересек холл и, поднявшись на помост, очутился перед следующей комнатой. За новой перегородкой из цельного стекла несколько мужчин без пиджаков пили кофе; он отыскал дверь и вошел — где-то поблизости слышался стук телетайпов. Он приветливо кивнул мужчинам и остановил блондинку в полотняном костюме, спешившую куда-то с корзинкой канцелярских принадлежностей.
— Мне мистера Нунена. Где он? — спросил у нее Рейнхарт. Девушка вяло махнула загорелой рукой в сторону другой двери и улыбнулась.
— Бог его знает.
Один из мужчин поставил свою чашку и подошел.
— Вам Нунена?
— Да,— сказал Рейнхарт. Мужчина подошел к двери и крикнул:
— Джек!
— А? — послышался голос.
— К вам.
С пачкой желтых листков появился Джек Нунен — сравнительно молодой человек со следами хорошей сценической внешности, о чем он, видимо, все время помнил. На висках эффектно серебрилась се-дина; черты лица были правильные, но чересчур резкие. Тускловатые голубые глаза смотрели недоброжелательно. Он взглянул на Рейнхарта, холодным властным жестом вручил человеку в рубашке листок и довольно улыбнулся.
— Привет,— сказал он.
— Привет,— сказал Рейнхарт.— Я слышал на днях, что у вас набирают штат.
— Да,— ответил Джек Нунен.— Набирают. Безусловно.
— И решил вам помочь.
— Вы диктор?
— Обычно я занимаюсь музыкальными программами. Занимался, вернее. Но могу и вести известия: могу составлять сводки, могу читать сводки и, если надо, могу редактировать.
Джек Нунен снисходительно кивнул, не переставая улыбаться.
— Разностороннее дарование, а?
— Много работал на маленьких станциях. Нельзя терять форму.
— Угу,— произнес Нунен.— Здесь — не маленькая станция.
— Да,— сказал Рейнхарт.
— Где вы работали последнее время?
— ДСКО. В Оранджберге.
— Оранджберг — это где?
— В Южной Каролине.
Джек Нунен обратил свою пасмурную улыбку на острые носки начищенных итальянских туфель Рейнхарта.
— Маленькая, наверно,— сказал он.
— Пятьсот киловатт. Около пятисот.
— Угу.
Вдруг, словно потеряв к нему интерес, Нунен забрал назад листок своего коллеги и обменялся с ним улыбкой.
— Так вот, старик,— весело обратился он к Рейнхарту,— в отличие от ваших станций БСША — хорошо спланированное деловое предприятие. Обычно станция начинает работать, не имея понятия, что она хочет делать и что от кого ей нужно. Мы же здесь многое представляем себе довольно точно.
— Надо понимать так, что у вас тут — не любительский кружок.
— Да,— сказал Джек Нунен,— у нас тут не любительский кружок.— Он вынул из нагрудного кармана платок и вытер пот с высокого лба.—Но сейчас дело обстоит так, что хороший работник может иметь у нас шансы, каких у него никогда не было и не будет. Дело обстоит так, что чуть ли не любой может прийти к нам с улицы и показать, на что он годен. Мы его испытаем, но, само собой, он не должен
рассчитывать, что все наше время и благосклонное сочувствия будет отдано исключительно ему.
— На чем вы хотите меня попробовать? — спросил Рейнхарт.
— Ну, я хотел бы посмотреть, такой ли вы действительно мастер на все руки. Например, я хотел бы, чтобы вы отправились к телетайпам и составили выпуск последних известий на пять минут, плотную хлесткую сводку — расшевелить людей, заинтересовать их тем, что творится вокруг. А потом я хотел бы, чтобы вы ее прочли и записались.
— Хорошо,— сказал Рейнхарт.