— Замечательно,— сказал Джек Нунен.— Телетайпы тут, за дверью. Даю вам двадцать минут на пятиминутную сводку и если справитесь — пришлю оператора.
— Кто будет слушать?
— Я,— сказал Джек Нунен.— Лично.
— А на работу принимаете вы?
— Что ж,— сказал Нунен, улыбаясь,— если мне подойдет, покажем запись мистеру Бингемону.
Рейнхарт направился к двери телетайпного зала.
— Ни пуха,— кинул вдогонку Джек Нунен.
— А знаете,— обернулся к нему Рейнхарт,— странно это... вот вы сказали: расшевелить людей пятиминутной сводкой. Я что-то не слыхал, чтобы был большой интерес к известиям.
— Ага,— сказал Нунен.— Большого нет. Но у нас, как видите есть.
— И вы рассчитываете, что их будут слушать?
— Вот именно,— весело отозвался Нунен.— И в этом наше отличие.
Рейнхарт погрузился в звукоизолированную какофонию телетайпного зала; через большое окно в левой стене виден был холл перед лифтом, где продолжали ворочать и перетаскивать ящики. В зале находилось семь аппаратов, и все работали — то выключаясь, то включаясь судорожно, в трескучем контрапункте, расчлененном настойчивыми сигнальными звонками. У окна стояли стул и стол с банкой клея, очинённым синим карандашом и ножницами.
Рейнхарт повесил пиджак на спинку стула и подошел к выстроенным в ряд телетайпам. Он взял несколько сообщений с международной линии и быстро их обработал — ничего особенного, день был не богат событиями. Хрущев и Кастро говорили гадости о Соединенных Штатах, Джонсон — что-то невразумительное. Кто-то стрелял в шофера де Голля. Взорвался и упал в Гвадалквивир «Боинг-747». Защита цивилизации в Индокитае продолжается.
Отложив международные сообщения в сторону, он снял несколько полос с телетайпа местной линии — вся соль должна быть здесь. В основном это были сообщения, подобранные городским отделением телеграфного агентства, телеграммы из Законодательного собрания в Батон-Руже и те новости по стране, которые, по мнению редактора агентства, могли заинтересовать абонентов на юге. Почти все они так или иначе касались расовой проблемы.
Он прочел полосу, проставляя синим карандашом на правом поле маленькие басовые ключи.
Как же прошел этот день в штате?
На открытом субботнем заседании Комиссия по антиамериканской деятельности поддержала предложение двадцатидвухлетнего депутата палаты представителей Джимми (Пончика) Снайпа из Хочкиса. Конгрессмен Снайп потребовал привлечь к суду некоего Мориса Ликтхейма, хранителя собрания современной живописи Туро в Новом Орлеане. Пончик рассказал своим коллегам о том, как, знакомясь с культурными достопримечательностями города, он со своей невестой зашел в музей и обнаружил, что все это собрание, с первой до последней картины, представляет собой непристойную мазню душевнобольных. Он установил, что собрание содержится на средства штата — честных земледельцев обирают до нитки, чтобы потворствовать извращенным вкусам растленного и политически неустойчивого городского сброда. Заподозрив неладное, Пончик выяснил, что во главе музея стоит Ликтхейм, и стал копаться в его анкетах, которые оказались нагромождением лжи. Так, например, Морис Ликтхейм утверждал, что он родом из Австрии, в то время как анализ документов показал, что город и провинция, где он родился, в 1918 году, то есть через год после болыпевистского переворота, были присоединены к Польше. Сопровождая свое выступление показом цветных диапозитивов, снятых его невестой на выставке, конгрессмен Снайп напомнил внимательной, притихшей аудитории, что Польша — страна, порабощенная коммунистами и на большом протяжении граничит непосредственно с Россией. Они займутся этим Ликтхеймом.
Четверо шестнадцатилетних подростков сгорели в «понтиаке», перевернувшемся на федеральном шоссе № 90. На том же шоссе выпали из мчавшегося грузовика трое сборщиков клубники, один погиб.
При торжественном вручении приза победителю Эморивиллских автомобильных гонок кандидат в губернаторы, судья Гораций Сен-Санс из округа Брак, заявил, что его отзыв о неграх как о тупых гориллах и насилующих монахинь конголезцах не выражает ненависти ни к этой, ни к какой-либо иной расе. Со слезами на глазах он говорил о своей любви к этим простым и верным душам, от одного вида которых к горлу его подкатывает ком. В заключение речи одну простую и верную душу выпустили на трибуну, чтобы она пожала руку судье, и толпа в стихийном порыве запела «Дикси». К немалому веселью присутствующих обладателем приза оказалась не имеющая водительских прав пятнадцатилетняя девушка.
Перед закусочной в нефтепромышленном городке Хума человек, одержимый жаждой убийства, наткнулся на человека, охваченного предчувствием смерти, и после короткой погони перерезал ему горло.
В Шривпорте местная газета объявила, что организует состязания по стрельбе из пугача, которые явятся гвоздем ежегодного родео. Допускаются совершеннолетние белые.
Дальше шла сводка, помеченная «Вниманию абонентов на юге»: о протестах против сегрегации за неделю, включая воинственные выступления негритянских лидеров. Аресты в Маккоме и Джексоне; марш в Бирмингеме; бойкот в Монтгомери; уличные стычки в Мемфисе и Нью-Берне, штат Северная Каролина. Баптистский священник в Мобиле напомнил, что на тысячекилометровом протяжении берега цветной не имеет права ступить в воду Мексиканского залива — если только он не ухитрится упасть за борт рыбачьей лодки. В субботу негр из Билокси привел в ужас купающихся, промчавшись мимо ошеломленных полисменов к воде и погрузившись по шею. Пляж закрыт. В гот же вечер при луне постреливали из пистолетов на границе негритянского района.
Дальше следовали два сообщения специально для южных абонентов: ведомство генерального прокурора в тщательно подобранных выражениях оповещало о своих задачах; известный конгрессмен-негр заявил избирателям в большом городе, что «Белый Человек бежит».
Любезный нью-йоркский редактор состряпал и главное блюдо — сытное и пахучее, настоящие страсти-мордасти для простых людей в глубинке.
Жену священника из Талсы, которая приехала посетить Рокфеллеровскую мемориальную церковь, поймал традиционный верзила-негр, прижал к стене, порезал — правда, не сильно — и изнасиловал. Нью-Йорк подавал эту историю со всеми приправами.
Рейнхарт прочел все до конца, тихо посвистывая сквозь зубы.
«Для БСША в самый раз», — подумал он.
Вооружившись ножницами и клеем, он взялся за дело: нарезал броских заголовков, по строчке каждый, из международной ленты, особо выделив Кастро; середину начинил первыми и последними абзацами расовых сообщений, перемешав их с более бодрыми и нейтральными заметками. Патетические тридцать секунд о даме из Талсы и комические злоключения человека, чинившего крышу в Венеции, завершали выпуск.
На пять минут, кажется, хватит. Ну, как это выглядит?
Перечитывая все сначала, Рейнхарт чувствовал странный холодок между лопаток. Неужели это так просто? Голос инстинкта — вот в чем, наверно, суть; тебе даже не пришлось над этим задуматься, а все уже готово, хоть сейчас в эфир — пять минут чистопородных орлов и молний. С кумулятивным эффектом. Тут есть что почитать. «И послушать,— подумал Рейнхарт,— и послушать тоже — целых пять минут. БСША — Истина Сделает Вас Свободными».
«Где ты этому научился?» — спросил он себя.
Он надел пиджак, собрал свои странички; девушка в полотняном костюме стала снимать с машин ленты.
— Желаю удачи,— сказала она.
Джек Нунен расхаживал за дверью с программой передач в руке,
— Порядок,— сообщил Рейнхарт.
— Прекрасно,— сказал Нунен, начиная улыбаться.— Я уж было отчаялся.
— Где оператор?
— Ирвинг,— позвал Джек Нунен, продолжая улыбаться Рейнхарту.
Подошел еще один мужчина без пиджака — высокий молодой человек в роговых очках, с жидкими нечесаными рыжими волосами.
— Ирв, детка, этот человек почитает нам. Запишешь его?
— Пошли,— сказал Ирвинг.
Они спустились по бетонной лестнице и вошли в пустую студию. На полу еще валялись клочки коричневой оберточной бумаги; новая аппаратура сверкала.
— Ваш микрофон там,— сказал Ирвинг, указывая на поблескивавший блок.
Рейнхарт сел и еще раз просмотрел сводку. Ирвинг зашел в аппаратную, чтобы включить магнитофон.