— Ничего подобного,— сказала Джеральдина.— Ты прыгнул со скалы, потому что ты псих. Ты боялся, что я окажусь способнее к самоубийству, чем ты. Конечно, купаньем это трудно назвать.
— Скорее прогулкой,— сказал Рейнхарт.
Они надели свою одежду поверх купальных костюмов и пошли по пляжу к дороге. Рейнхарт вызвал по телефону такси, и домой они ехали молча — мокрые, все в песке.
Когда они входили в ворота, шофер, обнаружив, что заднее сиденье промокло и вымазано песком, выругал их. Они медленно поднимались по лестнице под замирающее эхо его проклятий и шум отъезжающего такси.
Джеральдина приняла душ. Рейнхарт включил радио, принес из кухни бутылку виски и сел, держа ее на коленях. В ванной Джеральдина распевала гимны.
Рейнхарт выпил, вспомнил, как он барахтался в озере, и рассмеялся.
— Эта девочка собирается меня убить,— сказал он вслух.
Некоторое время он раздумывал над этой возможностью. Да, решил он, такая вероятность, несомненно, существует. «Как глупо»,— подумал он. Но это была увлекательная отвлеченная проблема. «Какие соображения всего важнее, когда дело идет о твоем собственном убийстве,— размышлял Рейнхарт,— эстетические или нравственные? Нравственное удовлетворение?»
Он снова отпил из бутылки и начал думать о своей, жене. Как жертва она была вне конкуренции.
«В том-то и все дело,— подумал он.— Ничто не сравнится с хорошей сильной женщиной, наделенной талантом страдания».
Джеральдина вышла из ванной в белых трусиках и остановилась перед ним; он посмотрел на нее и отставил бутылку.
— Мистер Рейни,— как-то раз сказал Лестер Клото, обращаясь к Моргану Рейни,— мне кажется, состояние вашего здоровья оставляет желать лучшего.
— Я здоров,— сказал Рейни.
Но это не соответствовало истине. Его мучил кашель, который мешал ему говорить и не проходил даже в самые жаркие дни. Кроме того, он стал забывчив и часто засовывал материалы обследования неизвестно куда; в последние недели с глазами у него становилось все хуже.
— Ну, а все-таки,— настаивал Лестер,— опишите мне ваши симптомы. У меня есть некоторый практический опыт.
— Я простужен,— сказал Рейни.
Они сидели на кухне кафе. Масляный сумрак прорезывали жаркие пальцы солнечного света, пылавшего за закрытыми ставнями.
— Простуда летом — вещь неприятная и опасная,— заметил мистер Клото.— Она может привести к нарушениям деятельности центральной нервной системы и вызвать воспаление мозговой оболочки.
Рейни отвернулся и начал рыться в анкетах. Мистер Клото покачал головой.
— Мне очень неприятно видеть, как молодые люди, наделенные чувством ответственности, пренебрегают своим здоровьем.
— Да,— сказал Рейни.
— А кстати, что вы поделывали? Я видел, что вы шли своим нелегким путем и тут, и там, и сям. Вы стали неотъемлемой принадлежностью квартала. «Вас приняли», как мы выражаемся.
— Я ничего не делал. Я прихожу к людям и задаю вопросы по анкете. Я опросчик.
— Опросчик, но и нечто большее, чем опросчик, мистер Рейни. Там, где вы побывали, я всегда слышу похвалы вам.
— Послушайте,— сказал Рейни,— Я, правда, собирался заняться этим раньше... Но все-таки я навел справки для Хоскинса, и у меня для него есть несколько анкет. Он умеет читать?
— Он служил в армии. Наверно, там его научили читать.
— Прекрасно. Пойдемте к нему.
— Его нет,— сказал мистер Клото.— Он ушел за пенсией во вторник и не вернулся. Позавчера я был вынужден сдать его комнату.
— А!
Голова Моргана Рейни наклонилась набок, его подбородок дернулся к плечу. Это движение было непроизвольным и появилось у него после болезни; ему всегда было очень трудно подавлять это движение.
— Может быть... полиция...
— О,— сказал мистер Клото,— я не принадлежу к людям, которые ходят в полицейские участки. Лично я не верю в таинственные происшествия. Я убежден, что его так называемое исчезновение было результатом логической последовательности событий.
Рейни не ответил. Через несколько секунд он спросил, не лучше ли им будет подняться наверх, потому что в кухне из-за закрытых жалюзи совсем темно.
Они вышли, на мгновение окунулись в буйство солнечного света и поднялись по деревянной лестнице.
— Я не взял сегодня направления,— признался Рейни,— и буду вам очень обязан, если вы проводите меня к тем жильцам на третьем этаже, которые получают пособия.
Мистер Клото изобразил угодливый восторг.
— Как изволите, хозяин! — воскликнул он.— Слушаю, сэр!
Они поднялись еще выше и прошли по красному коридору третьего этажа к первой двери слева. Рейни постучал.
— Кто там? — произнес голос внутри. Мистер Клото стал между Морганом и дверью.
— Большой Джини,— сказал он,— это я — Лестер.
Человек в нижней рубашке открыл дверь, увидел Клото и посторонился. В комнате было темно.
Человек повернулся спиной к двери и зажег лампу. Войдя в комнату вслед за Клото, Рейни внезапно увидел себя в большом зеркале на комоде. Человек, открывший дверь, тоже смотрел в это зеркало при виде Рейни застыл на месте, как вспугнутый олень; его глаза расширились, но в них не появилось никакого выражения. Ему было лет тридцать, на его небритых щеках розовели два шрама.
Рейни вдруг отчетливо и остро осознал, каким белым было его лицо в зеркале.
Обитатель комнаты стоял к ним спиной, слегка пригнувшись, держа руки у груди.
— Клото...— сказал он, не поворачиваясь.— Клото...
— Полегче,— сказал мистер Клото,— полегче, Большой Джини. Большой Джини сел на кровать, опустив мускулистую коричневую руку на подушку.
— Этот человек — из муниципалитета, Большой Джини. Он может видеться со всеми нашими постояльцами, потому что наше заведение сотрудничает с властями. Рейни, это Джонс. Спрашивайте его, о чем хотите.
Морган Рейни с минуту копался в папке, вытаскивая бланки. Большой Джини и Лестер Клото молча смотрели друг на друга.
— Ну, так скажите, мистер Джонс,—спросил Рейни,— какие пособия вы получаете?
Большой Джини долго смотрел на Рейни ничего не выражающими глазами, а потом перевел взгляд на Клото.
— Разве вы не получаете пособия?
— Да нет,— сказал Большой Джини негромко, с непонятным добродушием.— Нет, не получаю.
Мистер Клото благожелательно улыбнулся Большому Джини. Рейни спрятал карандаш и убрал бланки в папку.
— Понимаю,— сказал он.— Простите, что побеспокоил вас.
— Ничего,— сказал Большой Джини.— Да, сэр. Когда они выходили, мистер Клото прокудахтал:
— До чего же смешно получилось. Джонс, наверно, решил, что мы его разыгрываем.
— Послушайте,— сказал Рейни,— нет, послушайте... Мне нужно опрашивать только тех, кто получает пособие. Мне незачем видеть кого-либо еще.
— Мистер Рейни,— сказал мистер Клото,— попробуйте понять, что успех всей вашей миссии зависит от взаимного доверия и сотрудничества. У меня есть дела с Большим Джини. Он живет у меня, платит очень мало, потому что он родственник,— и я люблю показывать всем моим подопечным, в каких я прекрасных отношениях с представителями власти.
— Я не хочу видеть никого, кроме тех, кого я должен видеть.
— А,— сказал Клото,— теперь мне ясно.— Он присвистнул сквозь зубы и запел: — «Отступи, отступи! — кричало сердце мое...» А ваше сердце призывает вас отступить, мистер Рейни? Ощущаете ли вы потребность бросить все теперь — на довольно позднем этапе?
— Клото,— сказал Рейни,— это чушь. Клото пожал плечами и пошел по коридору.
— Ваше замечание меня не задело. Человек в моем положении весьма чувствителен к нюансам резких слов, и мне кажется, это — оскорбление весьма качественное, да, сэр, это такого рода оскорбление, каким могут обменяться два человека большой культуры. Это почти скрытый комплимент.
— Очень хорошо. Мне нужно вести опрос.
— О да, сэр, конечно, сэр,— подтвердил мистер Клото.
Они остановились перед другой дверью, и Рейни увидел, что к ней приколот яркий листок, по-видимому вырезанный из комикса. «Голли» — гласили большие разноцветные буквы, а под буквами улыбалось лицо блондинки, тщательно зачерненное карандашом.