— Вот один! — завопила она.
Мужчина с сигарой во рту прыгал на перевернутых сиденьях, размахивая желтым носовым платком.
Рейнхарт решил вернуться в шатер. Он по-военному сделал поворот кругом и пошел назад.
Мимо пробежали два охранника, преследуя человека в белой простыне.
— Друзья мои,— говорил Фарли.— Мы сейчас не делаем чести нашему делу, нашей вере и флагу. Это необходимо прекратить.
В воздух взвился человек, на руке которого была повязка со свастикой, и шлепнулся у ног Рейнхарта.
— Мои очки! — сказал человек в повязке со свастикой.— Я разбил очки.
Рейнхарт обошел его.
В середине поля бородатые люди в полевой армейской форме гонялись за неграми, которые должны были по сигналу зажечь кресты.
— Взываю к вам нутром Христовым,— ревел Фарли,— сочтите, что вы ошиблись!
— — ответили мегафоны.— Хватай этих еврейских битников-коммунистов!
— Кнутом белых! В петлю черномазых!
В обоих концах поля два почетных караула в форме собрались под флагштоками, намереваясь защищать свои окруженные розами святыни с помощью знамен и декоративных мушкетов.
По ступенькам одного из верхних ярусов сбегал человек в розовой спортивной рубашке, размахивая боевым знаменем конфедератов и вопя во всю глотку:
— Черномазые! Черномазые!
— «О, если ты спокоен, не растерян...—декламировал Фарли, закрыв глаза и поглаживая .микрофон,— когда теряют головы вокруг... И если ты своей владеешь страстью, а не тобою властвует она...»
— Хватай их! — ревели мегафоны.— Хватай их всех!
С верхних ярусов, мягко планируя, летели куски горящей бумаги. Рейнхарт подошел к краю эстрады и одобрительно посмотрел на Фарли.
— «...И будешь тверд в удаче и в несчастье,— продолжал Фарли,— которым в сущности цена одна!»[17]
Он увидел Рейнхарта и нырнул под микрофоны.
— Ради бога, приятель, помоги нам! Это же твоя обязанность! В шатре выкрикивали имя Рейнхарта.
— Давайте его сюда!
Рейнхарт подошел к пандусу, ведущему на эстраду, и начал подниматься. Но по дороге он остановился и посмотрел по сторонам. Все приняло багровый оттенок.
Он выпрямился и поднялся на эстраду.
Рейнхарт подошел к пюпитру, отрывисто поклонился публике и, повернувшись, встретил взгляд испуганных глаз первого кларнета.
— Поспокойнее,— сказал он первому кларнету.— Я там был. Ничего страшного.
Огни надвигались на него, покрывая испариной онемевшее тело.
— Зачем столько огней? — спросил Рейнхарт.— К чему эти микрофоны?
Он не был готов дирижировать.
Рейни бессильно привалился к дверце грузовичка С. Б. Протуэйта; С. Б. сосредоточенно наводил бинокль на въездные ворота. Внезапно он отнял бинокль от глаз и довольно усмехнулся.
Охранник с радиотелефоном поднес аппарат к уху и направился вдоль стены к воротам. Он махнул рукой охраннику у соседнего входа, и тот пошел ему навстречу.
— Я хочу заявить здесь и сейчас,— сказал старик,— что я отвергаю религию, потому что я верю не в духов, а в человечество.
Рейни поглядел на него и вскочил на подножку.
— Я еду с вами, мистер. Вы должны взять меня. Старик нахмурился.
— А, черт! Вы говорите, что ваше место тут. Может, так оно и есть.
Рейни опустился на сиденье. Его ноги были зажаты между дверцей, кучей посуды и большой вазой.
— Поосторожней,— сказал ему старик.— Возле вашей ноги прах Мэвис Сешенс Протуэйт.
— А! — сказал Рейни.
— Я — С. Б. Протуэйт. Рад познакомиться с вами,
— Морган Рейни,— сказал Морган Рейни.
Старик включил зажигание, и они увидели, как позади них вспыхнули фары полицейской машины. Лучи ее фар выхватили из темноты кучку молодых негров, которые несли с пустыря длинные узкие свертки оберточной бумаги. Рейни оглянулся и увидел, что через шоссе со стороны темных домов идут еще группы негров. В одном месте они остановили движение, пересекая шоссе густой толпой. Некоторые несли бейсбольные биты.
С. Б. Протуэйт увидел их и облизнул губы.
— Ого! — сказал он весело.— Поглядите-ка! Вон туда! Охранники раздвигали створки въездных ворот.
— Ух ты! — сказал С. Б. Протуэйт.— Поглядите-ка на этих негров!
Он медленно повел грузовичок через пустырь. Ворота были открыты, и охранники стояли перед ними в явной нерешительности, переводя взгляд с поля на шоссе. Руки они держали на кобурах. Со стоянки выехали два полицейских мотоцикла с колясками и пронеслись мимо них внутрь стадиона. Машина для оркестра не показывалась.
С. Б. Протуэйт выехал на асфальт медленно, но с каждой секундой набирая скорость. Он вел машину к воротам под углом примерно в шестьдесят градусов.
Из ворот выбежали оркестранты в синей форме и стремглав кинулись к своим машинам. Из-за стадиона вылетел еще один мотоцикл и тоже въехал на поле. Рейни не мог разобрать, что там происходит.
Сирена стоявшей позади них полицейской машины взревела. Охранники у ворот увидели приближающийся грузовичок Протуэйта, но не встревожились. Только у самой стены С. Б. Протуэйт резко повернул в ворота и нажал на газ. Одновременно он дернул за шнурок, сдвигая брезентовый верх, чтобы открыть свой лозунг.
— Ого-го-го! — крикнул С. Б. Его нижние зубы свирепо впились в верхнюю губу.
Люди кричали на Рейнхарта.
— Начинай!—кричали они.— Говори!
Доски эстрады в нескольких шагах от него треснули, в яркой краске появилась черная дыра и белая рана.
— Нет,— сказал Рейнхарт.— Музыка.
— Бог и родина! — кричали из шатра.— Бог и родина!
«А! —подумал Рейнхарт.— Это и я могу сделать. Это и я умею».
Он схватил микрофон с самоуверенной улыбкой.
— Братья американцы! — заревел он.— Обсудим американский путь!
Рейнхарту показалось, что трибуны почтительно затихли, и, ободренный этим, он продолжал.
— Американский путь — это невинность,— объявил Рейнхарт.— В любой ситуации мы должны и будем проявлять такую грозную и необъятную невинность, что весь мир от нее съежится. Американская невинность поднимется могучими клубами паров к благоуханию небес и поразит все страны. Патриоты! Наши легионы не такие, как у других. Мы не извращенцы с гнилыми мозгами, как англичане. Мы не жалкая мразь, как французы. Мы не психи, как немцы. Мы не хвастливые маньяки, как итальяшки. Напротив, наши глаза — самые ясные из всех глаз, глядящих на нынешний мир. Говорю вам: под пристальным широким взором наших голубых глаз коварные правители иностранных орд теряются, как наглые язычники перед просвещенным Моисеем. И что бы они ни говорили, американцы, помните одно: мы парни что надо! Кто еще может сказать так? Никто! Никто другой так сказать не может: мы парни что надо. Только в Америке люди могут сказать: мы парни что надо, и я хочу, чтобы вы все сказали это вместе со мной. Мы парни что надо! — закричал Рейнхарт, взмахнув рукой. Кто-то на трибунах выстрелил из пистолета.
Рейнхарт прижал ладонь ко лбу, но ничего под ней не ощутил.
Когда на них обрушилась полуденная яркость прожекторов на стадионе, Рейни весь подобрался и уцепился за сиденье. Охранники перед воротами в последнюю секунду бросились в сторону, но правое крыло зацепило одного из них и с силой ударило о зеленую железную дверь. Двадцать бежавших мушкетоносцев расступились перед ними, как колосья пшеницы.
Рейни пытался поджать ноги; он поглядел вниз и увидел, что урна, в которой покоился прах Мэвис Протуэйт, стоит на грубо сколоченном ящике с надписью: «Динамит». Кроме этого слова на крышке было написано: «С величайшей осторожностью».
— Черт подери!—кричал старик.— Сейчас вы поджаритесь, шакалы!
Пронзительная зелень поля вертелась перед ними волчком, всюду бегали люди. На трибунах дрались.
— Динамит,— сказал Рейни.— У вас в машине динамит.
— Единственный способ,— объяснил ему С. Б. Протуэйт. Грузовик несся между двумя рядами столиков, отгороженных сеткой, из-под колес летели комья земли. Два коротко остриженных подростка бежали перед ними, размахивая топорищами. Рейни увидел вопящих мужчин в смокингах — их манишки багровели.