— Эй!—закричала Джеральдина.— Эй! В коридоре никого не было.
Через несколько минут Джеральдина услышала, что дверь открылась; вошла надзирательница, суровая и раздраженная.
— Давай-ка потише, девочка.
— Принесите мне Библию. Надзирательница посмотрела на нее.
— Здесь камера предварительного заключения, милая. У нас тут библий не держат. Когда переедешь в городскую тюрьму, там тебе дадут Библию. А может, и со священником удастся поговорить, если захочешь.
Джеральдина показала на женщину в камере напротив.
— У нее же есть.
— У нее своя,— сказала надзирательница.— И вообще, на нее не смотри — у нее голова не в порядке.
— Хорошо,— сказала Джеральдина.— Все равно спасибо. Спасибо вам огромное.
Джеральдина прижала цепь к животу и подождала, пока снова хлопнет дверь. Тогда она сняла синюю шерстяную кофточку и положила рядом на койку. Потом стала на раму койки и, поднявшись на цыпочки, захлестнула свободную цепь наверху вокруг штыря, так что получилась петля. Она наклонилась и связала кофточкой лодыжки; затем, привалившись к стене, вытянулась вперед и просунула голову в железное кольцо. Влажные звенья холодили затылок, сжимали горло.
«Ну, все».
Джеральдина закрыла глаза, вздохнула и ногой откинула к стене койку. Цепь над головой распрямилась с жутким звуком, натянулась, рванула. Джеральдина окаменела от боли и страха; ее пальцы судорожно потянулись к свисавшему краю одеяла.
«Ошибка, ошибка,— подумала она.— Никому этого не хочется». Но она знала, что ошибки нет. Все было очень знакомо.
По телу Рейнхарта пробежала судорога, и он проснулся.
Он услышал, как хлопнула калитка во дворе и чей-то голос выкрикнул его имя.
Сначала он подумал, что это Джеральдина. Он вышел на лестницу и увидел, что Филомена, неуклюже переставляя ноги в шинах, подошла к кирпичной ограде садика во дворе и села. Она подняла голову , и посмотрела на него.
— Эй, спуститесь,— сказала она.— Я к вам не дойду. Мне надо вам что-то сказать.
Рейнхарт спустился и подошел к ней. Она смотрела на него равнодушными голубыми глазами.
— Я вам скажу одну вещь, а вы уж сами соображайте, что она значит: Джеральдина умерла.
Рейнхарт сел рядом с Филоменой; сердце его зачастило. Он и в самом деле пытался сообразить, что это значит. Едва успев сесть, он поднялся снова.
— Утром в гостиницу «Рим» пришли из полиции. Искали у меня марихуану и всякую такую штуку. Она была вам верной подругой, Рейнхарт. Она дала им мой адрес, не ваш. Ее забрали вчера ночью в этой заварухе, и она повесилась в камере.
Рейнхарт отошел к лестнице.
— Это точно? — спросил он. Филомена пожала плечами.
— Про эти дела я всегда узнаю. Я знаю одного полицейского, его зовут Брауни. Он мне и сказал. Я всегда узнаю, он там или нет, этот Брауни. Он мне и сказал. Про эти дела...— Она опять пожала плечами. От нее разило пивом.— Ну, как вам теперь? — спросила Филомена.— Вам грустно?
Рейнхарт посмотрел на нее.
— Грустно? Про что вы толкуете? — сказал он. Руки у него затряслись.— Что значит грустно?
— Грустно,— пояснила Филомена и, сложив пальцы щепоткой, приставила к груди.— Ну, понимаете, грустно.— Она пыталась объяснить ему, что значит грустно.— Вы чувствуете, что вам грустно?
— А-а,— сказал Рейнхарт.— Грустно. Ну да, я понимаю, что вы хотите сказать. Она повесилась?
Филомена застонала и заплакала. Потом откашлялась и улыбнулась ему.
— Она удавилась на цепи, Рейнхарт. И это — самое грустное, верно?
— Да,— сказал Рейнхарт.— Я понимаю, что вы хотите сказать. Понимаю.— Он все время помахивал рукой, словно отгоняя ее. Рука тряслась неудержимо.
— Вам должно быть грустнее, чем мне, а я прямо не знаю, что делать,— так мне грустно. Она была вашей верной подругой. Вам, должно быть, теперь ужасно грустно, Рейнхарт.
— Мне грустно,— сказал Рейнхарт.— Грустно.— Он думал про цепь.— Мне ужасно грустно,
— И ничем теперь не поможешь. Вот что самое грустное. Вокруг шеи. Вокруг щитовидки. Вокруг горла. Удушье. Глаза, Язык наружу.
Внезапно он вспомнил ее.
Ее лицо, шрамы. Ее запах. Ее гнев. Все ощущения, которые он испытывал, прижимаясь к ней, нахлынули на него волной.
Цепью. По живому телу. Умерла. Больше нет. Что? Умерла?
Рейнхарт сунул руку в карман, вытащил пятидолларовую бумажку и дал Филомене. Она приняла ее со слезами и нежно посмотрела на него.
— Представляю, как вам грустно,— сказала она.
— Да,— сказал Рейнхарт.
— Вы пойдете опознать ее? Кто-то должен пойти и сказать им, кто она и что с ней делать.
— А,— сказал Рейнхарт.— Значит, вы не...
— Я не могу ходить в такие места, разговаривать... Не умею.
— Где она?
— В городской больнице. В морге лежит.
— Ладно,— сказал Рейнхарт.
— Спасибо вам за пять долларов, Рейнхарт. Мне хватит, чтобы напиться.
— Правильно,— сказал Рейнхарт.
Он пошел к себе. Надо собирать манатки. Квартира все еще пахла ею — или так ему казалось. Он старался не дотрагиваться до ее вещей. Многое из того, что она купила, было разбросано по квартире: кастрюли, тарелки, ее одежда. Он старался на них не смотреть. В чемодан он сунул только то, с чем приехал в город, а остальное разложил на кровати. Все бумаги, где было его имя, он разорвал, оставив только водительские права и визитные карточки Джека Нунена. Приметы у них были схожие. Закончив, он закрыл за собой дверь и выбросил ключи в садик.
Снова стало жарко. Неподвижный воздух гудел.
Рейнхарт сдал чемодан на станции междугородного автобуса и пошел в больницу.
На белом лифте он спустился в морг. В белой комнате, наполненной гулом вентилятора, за столом сидел бледный толстяк. Рейнхарт сказал:
— Мне сообщили, что умерла моя приятельница.
Человек посмотрел на него равнодушно. Рейнхарт подумал: мертвецы лежат, конечно, не здесь. Здесь только он и бледный толстяк.
— Как фамилия покойницы?
— Фамилия, по-моему, Кросби,— ответил Рейнхарт.— Зовут Джеральдиной.
— А,— сказал толстый.— Катастрофа на Шеф-Мантёр.— Перед ним стояла металлическая коробка с карточками, и он начал их перебирать. Рейнхарт наклонился и посмотрел, что написано на карточках.
— Нет,— сказал Рейнхарт.— Моя приятельница умерла в тюрьме. Она повесилась на цепи. То есть так мне сказали.
Бледный толстяк кивнул и вынул из коробки карточку.
— Это правда? — спросил Рейнхарт.— Она здесь?
— Да,— ответил толстый.
— А,— сказал Рейнхарт.
— Так вы хотите получить тело? Вы родственник?
— Нет,— сказал Рейнхарт.
Из коридора появился охранник в форме и, зайдя за стол, стал над толстяком, чтобы прочесть карточку.
— Понимаете, это моя знакомая. А тут мне говорят, что она умерла. Мне это сказали, и... ну, я подумал, что, понимаете... надо проверить, так ли это. Правда ли, что она умерла.
— Видимо, правда. Джеральдина Кросби, Двадцати четырех лет, белая, блондинка, глаза голубые. Вы готовы опознать тело?
— Да,— сказал Рейнхарт.— Да, конечно.
Толстяк вынул из верхнего ящика своего пластмассового стола бланк и вложил в пишущую машинку. Охранник вынул из другого ящика еще один бланк и передал толстяку.
— Ваша фамилия? — спросил толстяк.
— Нунен,— сказал Рейнхарт.— Джон Р. Нунен.
— Разрешите ваши документы,— сказал охранник. Рейнхарт дал им права Нунена.
Толстяк напечатал на бланке имя и адрес Нунена и встал.
— Пожалуйте со мной.
Рейнхарт подошел с толстяком к зеленой металлической двери. Охранник сел за стол и начал печатать.
Около двери была зеленая кнопка, и толстяк нажал на нее. За стеной зазвенел звонок, и немного погодя зеленая дверь перед ними стала уходить вверх. Они вошли в другую комнату — очень просторную и выложенную белым кафелем. В углу стоял металлический стол на колесиках. Высоко над ними, под потолком, два серых матовых окошка, забранные мелкой сеткой, цедили в комнату дневной свет.