Он уплатил, и девушка налила ему еще порцию.
— Так что же вы будете делать в Денвере?
— Я найду самое высокое место в городе, влезу наверх и буду смотреть оттуда вниз.
— На что? — спросила девушка.
Двое в красных рубашках, прибывшие в город на беспорядки, услышав интонации Рейнхарта, подошли поближе.
— А-а,— сказал Рейнхарт,— на все, чем этот славный мир богат. Как чудесно быть юношей в этой республике,— сказал он двоим в спортивных рубашках, когда они уселись по обе стороны от него.— И вы этого не забывайте.
Они переглянулись.
— Точно? — немного погодя сказал один.
— Точно,— подтвердил Рейнхарт.— И когда я приеду в Денвер, я сяду наверху и буду смотреть вниз.
— Где это ты так говорить научился? — спросил сидевший слева.
— Слушайте,— сказала буфетчица со сломанным носом, глядя на Рейнхарта добрыми косыми глазами,— вы будете скучать по нас, когда уедете?
— Да,— ответил Рейнхарт,— очень. Когда я приеду в Заоблачный город, я почувствую утрату. Господи, конечно,— сказал он девушке и двоим в красных спортивных рубашках.— Когда я туда приеду, мне будет о чем погрустить.
— Иди ты?— сказал один из мужчин.
— Вы прямо как из комикса,— сказала буфетчица, пытаясь разрядить атмосферу.— Пришел в бар, и обязательно надо выложить все свои неприятности.
— Да,— признался Рейнхарт,— я — герой комикса.
— Хм,— сказали двое в спортивных рубашках. Буфетчица пошла вдоль стойки бара.
— Не приставайте к нему. Он просто любит рассказывать про свои неприятности в баре. У вас, что ли, не бывает неприятностей?
Они позволили девушке увести себя от Рейнхарта и сели поодаль от него.
Рейнхарт поставил стакан и встал.
— Слушайте,— крикнул он им.— Слушайте! Они убили мою подругу. Я разнесу пивную.
Оба мужчины встали.
— Оставьте его,— сказала буфетчица.— Уходите, шеф,— сказала она Рейнхарту.
— Они убили мою подругу,— сказал Рейнхарт.— Я разнесу пивную.
— Ничего ты не сделаешь,— сказал один из мужчин.— Ни хрена ты не разнесешь. Самого тебя понесут.
— Отстаньте от него, слышите,— сказала буфетчица.— Он уезжает.
— Нет, я сделаю, старик,— сказал Рейнхарт мужчине, который загородил ему дорогу.— Они убили мою подругу, и я разнесу пивную.
Он обогнул мужчину, держась за стену, дошел до двери и остановился.
— Подождите,— сказал он.— Одну секундочку. Где мой кларнет?
— Вы его потеряли,— сказала буфетчица.— Идите.
Он вышел на тротуар. Никто его не преследовал. Вокруг были темные дома, звезды и впереди — большая изогнутая стрела, указывавшая дорогу к автобусной станции.
Рейнхарт посмотрел, как мигает головка стрелы.
Путь открыт, подумал он. Он выжил.
— Они убили мою подругу,— сказал Рейнхарт, идя по улице.— Я разнесу пивную.
О романе Р. Стоуна «В зеркалах»
mSnus: я подумал и решил оставить здесь эту рецензию —для тех, кто не застал совковые времена и не знает, что без таких «порицающих» отзывов опубликовать что-то подобное было нереально.
Действие захватывающего романа Стоуна, с журнальным вариантом которого познакомился советский читатель и за который автор получил в Соединенных Штатах Америки одну из крупных литературных премий, происходит в Новом Орлеане в 1962 году. Автор как бы приподнимает крышу над разложением и моральной деградацией Америки — страны, полной противоречий, которые долгое время не выходили наружу, а в 60-х годах вылились в кризис. Начало 70-х годов уже показало, что взрывы народного возмущения далеко не исчерпали себя. Нужно яркое перо, проницательный глаз, чувствительность сейсмографа, чтобы запечатлеть на полотне природу и запах загнивания в нашей стране. Всеми этими качествами в значительной степени обладает Стоун. Кошмар, в котором живет Америка, отражается в зеркалах. И ты не можешь бежать от этого кошмара, который смотрит на тебя и преследует тебя на каждом шагу. Все кажется искаженным, точно в страшном сне.
Но в произведении подлинного искусства это приводит к тому, что искаженные детали складываются в реальную картину, куда более правдивую, чем фотографический снимок. Это картина мрачная, нарисованная мощными мазками реалистической кисти, умело сочетаемыми с поэтическими и даже лихорадочными взлетами в области сюрреализма. Даже тот, кто никогда этого сам не испытал, почувствует правду в кошмаре, созданном Стоуном. А те из нас, кто жил в этом кошмаре, слишком хорошо знают его, ибо мы живем с открытыми глазами среди всего этого ужаса.
Какой кошмар сравним со страшной американской реальностью сегодняшнего дня, с этой волной убийств, которой были отмечены 60-е годы и которая перекатилась сейчас в 70-е: братья Кеннеди — президент и сенатор, доктор Мартин Лютер Кинг, Малькольм Экс, 28 руководителей «черных пантер», 43 негра и пуэрториканца, убитых в тюрьме в Аттике, 4 студента Кентского университета, руководитель профсоюза горняков Джозеф Яблонский, его жена и дочь, убитые у себя дома 1 января 1970 года, Джозеф Калеб, другой профсоюзный лидер и борец за гражданские права негров, павший от руки наемного убийцы 8 февраля 1972 года, Айрис Коунс, молодая секретарша импресарио Сола Юрока, убитая сионистами, бросившими бомбу в его конторе.
На протяжении многих лет Америка представала миру как промышленный гигант, который мог производить автомобили в таком количестве, в каком в других странах производят одежду, она представала миру как Америка тончайшей туалетной бумаги и роскошных ванн, где можно сидеть в мягком кресле и читать многостраничное воскресное издание «Нью-Йорк тайме», как страна широких возможностей, где любой может стать богачом. Шестидесятые годы и особенно грязная война во Вьетнаме, а также восстания в черных гетто разрушили эту лживую картину и обнажили подлинное лицо (а вернее, подлинных два лица) Америки: одно — в образе лейтенанта Колли, а другое — в образе Анджелы Дэвис. Война во Вьетнаме выявила гниль, долгое время скрывавшуюся под налетом широковещательных разглагольствований об изобилии и демократических правах. Она показала основные противоречия: доступность (хотя и не для миллионов) автомобилей, с одной стороны, и позорной могилы во Вьетнаме — с другой; Декларация независимости, с одной стороны, и Сонгми — с другой; Билль о правах, с одной стороны, и грязная война внутри страны против самих же американцев, борющихся за мир и выступающих против расизма,— с другой. Ленин говорил о загнивании империализма. Мы сегодня в Соединенных Штатах живем в этом загнивающем мире.
Одним из самых существенных аспектов социального кризиса, который сенатор Роберт Кеннеди охарактеризовал как величайший кризис, когда-либо переживавшийся Соединенными Штатами со времен Гражданской войны,— является кризис морали. Никогда прежде такое количество американцев (а долгое время это чувствовало лишь незначительное меньшинство) не сознавало, как бездушна, пуста, бесчеловечна и лжива жизнь в капиталистической Америке, несмотря на получаемые ежегодно миллиардные прибыли. Никогда прежде американцы, включая множество людей, принадлежащих к средним слоям населения, и в особенности молодежь, не выступали так решительно против мнимых ценностей общества, готового потратить миллиарды на то, чтобы стереть с лица земли города и селения Вьетнама, но не находящего денег на оплату труда учителей или на то, чтобы наши школы работали с полной нагрузкой. Это моральное загнивание отравляет жизнь тем, у кого есть совесть. Оно превращает Соединенные Штаты в самую уродливую в мире страну. Вот почему столь многие выступают против «американского образа жизни».
Стоун написал свою книгу до волны убийств, до Сонгми, до опубликования документов Пентагона, однако он как бы предчувствовал весь этот кошмар. В романе не просто отражено разложение американского общества. Стоун не вскрывает жизнь антисептическим скальпелем бесстрастного хирурга. Он осмысливает обнаженный вскрытием ужас. Раны, увиденные им, кровоточат, он взволнованно кричит, как кричат американцы, которые любят свою страну — Америку, провозгласившую «справедливость и свободу для всех» и убитую в Сонгми, в Аттике. Стоун испускает гневный вопль вместе с теми американцами, которые перестали верить своим президентам, которые не просто возмущаются, а активно выступают против политики своего правительства, и вместе с тем это патетический крик Америки, которая еще не нашла своего пути. В этом крике отражена ностальгия великого американского писателя Томаса Вулфа, так хорошо уловившего лихорадочный пульс своей страны во время кризиса 30-х годов. Подобно Вулфу, Стоун тоже чувствует, как его крепко держит «паутина земли».