Она уже почти засыпала, прислонясь к крылу грузовика, когда вернулся мексиканец. Он подошел и остановился перед ней, глядя на нее серьезно и улыбаясь кончиками губ. В руках он держал гроздь бананов.
— А теперь что? — спросил он.
— Теперь пойду в город.
Он пожал плечами, подбросил и поймал гроздь бананов.
— Тебя когда-нибудь убьют, знаешь?
— Из этого мира никому не уйти живым.
— Ай, — сказал он, качая головой, — мозги у тебя набекрень, вот что. Ты же еще девчонка, зачем лезешь в самое пекло?
— Очень благодарна за то, что подвезли, — ответила Джеральдина.
Она достала свою сумку из-за сиденья и двинулась в сторону рынка.
— Там река, — сказал ей вслед мексиканец. — Ноги промочишь!
Джеральдина повернулась и пошла в другую сторону; мексиканец неторопливым шагом догнал ее и заступил ей дорогу:
— Деньги-то хоть есть?
— Добуду.
— Возьми бананы. Когда не на что поесть, бананы — хорошая штука.
Джеральдина оторвала от грозди два банана и бросила в сумку. Мексиканец нахмурился, увидев ее улыбку.
— Спасибо, братишка, — сказала она.
— Возьми все.
— Вот еще, стану я разгуливать с пучком бананов! Это не стильно.
— Слушай, — сказал мексиканец, — когда со мной рассчитаются, у меня будут деньги, понятно? Тут в гостинице у меня номер. Может, мы с тобой устроимся?
— Никаких амуров, — сказала Джеральдина. — Сегодня — нет.
— Я ведь всерьез, — настаивал мексиканец. — Ей-богу. Почему не остаться со мной? Я приезжаю в город каждую неделю. И ничего плохого себе не позволю.
— Ну да!
— Все лучше, чем этот тип. — Он указал на правую сторону ее лица, потом обвел рукой ряды темных низких домишек вокруг рынка. — И лучше, чем вон те.
— Мне неохота этим заниматься, — сказала Джеральдина. — Неохота, и все.
Он покачал головой и передернул плечами.
— Я зарабатываю себе на жизнь, — произнес он. — Мне нужно выспаться. — Он вынул из бумажника две долларовые бумажки и сунул ей в руку. — Вот тебе обеспечение. Послушай меня, будь поосторожнее. Это пакостный город. Mala gente[11].
— Всюду mala hentay, — сказала Джеральдина. — Как мне отсюда выйти?
Мексиканец отвернулся к машине и, не глядя на Джеральдину, махнул в ту сторону, откуда он пришел.
— Вон туда, — сказал он, отходя. — Там ты найдешь, чего ищешь.
Волоча за собой холщовую сумку, Джеральдина миновала прилавки и обошла кругом темную громаду крытого рынка. Поденщики у костров зашевелились при ее появлении; не поворачивая головы, они равнодушно скашивали в ее сторону бессмысленно-сонные глаза.
Улица, на которую она вышла, была темная, тротуары под аркадами безлюдны. Но впереди, в следующем квартале, бары были открыты; там слышались голоса, музыка из автомата, а на верхних этажах из-под спущенных жалюзи пробивались полоски света. Со ржавых узорчатых балконных решеток свисали грязные, полинявшие ленты серпантина, ручеек в канаве уносил пестрые конфетти и остроконечные кулечки из-под сахарной ваты.
В конце рыночных рядов, на прибрежной стороне улицы Джеральдина увидела открытое кафе; она подошла к окну и заглянула внутрь. За пустой стойкой стояла сердито насупившаяся официантка в розовой униформе, негр-уборщик тер шваброй пол.
В кафе как будто никого не было, но когда Джеральдина вошла, обходя вымытые места на полу, и оглянулась через плечо, она увидела еще одного посетителя.
Лицо его и все видимые участки кожи были темно-лилового цвета, ресницы намазаны тушью, веки подведены голубым, волосы — желтые от перекиси; на лбу, немного набекрень — венок из фиолетовых листьев. Голова его лежала на столе, до полу свисала запятнанная краской белая тога, и он прижимал к груди букет искусственного винограда.
— Отстань от меня, — хрипло сказал он официантке. — Отстань.
— Давай, Динь-Динь, вставай, поднимайся. Ступай на воздух.
Джеральдина сидела на табурете и смотрела на него.
— Ого, — сказала она.
— Каков цветочек, — обратилась к ней официантка. — Скажи?
— Он, наверное, с маскарада? — шепотом спросила Джеральдина.
— Ну да, приятели на улице устроят ему маскарад, если выйдет в эту дверь.
Джеральдина посмотрела в окно — пусто. И когда входила, она никого не видела.
— Иди, зануда, — крикнула официантка, — черным ходом иди. Как ты весь намазался, словно поросенок, они тебя ни за что не ухватят. Вилли, черт, — сказала она уборщику, — вывези ты его на швабре.