Две пивные через шоссе забаррикадировали окна; соседняя бакалейная лавка зияла опустошенными витринами, из нее валил жирный дым. В здании у начала боковой улочки Рейнхарт заметил движущийся в окнах фонарик, который выхватывал своим лучом людские тени, отчаянье жестов, взмах красной материи, а стекла одно за другим разлетались, усыпая мостовую осколками. Тротуары казались пустыми — зевак на них не было.
Один из армейских грузовиков начал шарить по стоянке ослепительным лучом прожектора, время от времени озаряя какую-нибудь одинокую фигуру, которая по-муравьиному копошилась возле разбитых машин. Гроздья теней бросались из-под луча, люди пригибались, припадали к земле. Свет выхватывал и белых, и черных к обоюдному ужасу, они бежали прямо по автомобильной падали, кидались врассыпную. Центр битвы, по-видимому, переместился куда-то еще — из боковых улиц доносилась частая стрельба.
Внезапно Рейнхарт увидел, как свет засиял на его рукаве, — он попятился, луч ударил ему в глаза, мгновенье помедлил и скользнул дальше.
— Рейнхарт! — позвал в отдалении женский голос.
Это был не вопль и не оклик, а… стон.
— Рейнхарт! — на этот раз чуть дальше.
Рейнхарт вдруг повернулся и побежал на голос. Он несся за движением могучего луча, увидел седого человека, который стоял на четвереньках в липкой луже, увидел башмак…
— Рейнхарт! — прозвучало, удаляясь.
Он бежал сквозь темноту и наткнулся на проволочную изгородь; по ту ее сторону двигались темные человеческие фигуры, отблеск пожара озарял их бегущие ноги, лица были невидимы.
— Рейнхарт!
Это была она. И исчезла.
Звуки. Звук собственного имени, названного в ужасе, названного в тоске, названного… в то же время… если угодно… с любовью, — слабеющий, затихающий. Звук собственного имени, как крик горя, проваливающийся куда-то. Замер.
— Рейнхарт, — негромко сказал Рейнхарт.
Он пошел вдоль темной изгороди, пытаясь обойти ее, но она огибала стадион, и он так и не обнаружил, где она кончалась. Он повернул, чтобы возвратиться под защиту разграбленной кассы, и внезапно увидел Фарли на фоне вспыхнувших фар какого-то «форда». Машина только что тронулась и еще набирала скорость, а Фарли бросился от нее и увернулся в последний момент, как критский боец от быка. «Форд» отчаянно затормозил в шаге от изгороди; Фарли кинулся к нему, держа в руке пистолет Бингемона. «Форд» дал задний ход, но тут Фарли рукояткой пистолета разбил боковое стекло и распахнул дверцу — жена Джека Нунена принялась молотить его по голове сумочкой. Рядом с ней Джек Нунен за рулем лихорадочно пытался завести заглохший мотор. Пока Рейнхарт бежал к ним, Фарли удалось стащить миссис Нунен с сиденья за длинную соблазнительную ногу; он вскочил на сиденье рядом с Нуненом и выпихнул его из кабины. Джек Нунен проскакал на одной ноге по гравию и упал спиной на изгородь. Фарли дал задний ход. Рейнхарт стремительно подскочил к «форду», ухватился за ручку и залез на переднее сиденье. Фарли деловито навел пистолет на голову Рейнхарта.
— Рейнхарт! — сказал он. — Я чуть было не застрелил тебя, старина.
— Знаю, — сказал Рейнхарт.
Они отъехали от изгороди, следуя изгибу стадиона, полавировали среди дымившихся обломков и устремились в первый же выезд на примыкавшую улицу. Позади них кричали: «Стой!» — гремели выстрелы. Фарли на двух колесах свернул в переулок; они мчались через пустые перекрестки мимо одинаковых темных дощатых домишек. На одном углу из темноты выпрыгнула группа негров, держа в руках деревянный шлагбаум с надписью: «Полицейское управление Нового Орлеана». Они направили его на ветровое стекло, точно таран. Фарли бросил машину на тротуар и свернул за угол.
За следующим светофором стало поспокойнее. На тротуарах, переговариваясь, стояли толпы негров и глядели в сторону стадиона. Они молча смотрели на проезжавший «форд». Впереди поперек улицы стояли две полицейские машины. Фарли притормозил — полицейский с фонариком подошел к ним и махнул, чтобы они проезжали.
Фарли улыбнулся, Рейнхарт откинулся на спинку сиденья. От усталости у него отвисла челюсть.
— Ну, — сказал Фарли, — вот так. Пусть теперь Джек Нунен рассказывает национальным гвардейцам, как я украл его автомобиль.
Рейнхарт смотрел в окно; мимо, ревя сиренами, проносились полицейские машины.
Фарли весело смеялся, покачивая львиной головой.
— Несчастный старый пердун, — сочувственно произнес он. — Наверное, стоял локтями к стене, когда рвануло. Могу понять его растерянность и отчаяние — я сам потерял так свои природные зубы. Как-то ясной ночью я определял место, прислонившись к броневой стенке мостика — и тут в среднюю часть попадает снаряд. Щека моя прямо у стенки, я смотрю в секстант — и нате. Все до одного природные зубы. — Правя одной рукой, он оттянул другой левый угол рта и показал фарфоровое сооружение. — Видишь, изумительная работа, даже коренные. Стоила мне шестьсот долларов — при военных ценах, делал лучший дантист в Нью-Йорке. Конечно, мне пришлось заменить то, что нагородили флотские уроды в Бристоле, потому что, понимаешь…