— Побудешь здесь, чтобы суду не пришлось тебя искать завтра утром, — сказала надзирательница. — Одеяло я тебе дам, а свободных матрацев не осталось. Если будешь блевать, то в унитаз, а не в раковину. Ты здесь ненадолго, поэтому веди себя тихо и скажи спасибо, что сидишь одна. А будешь шуметь, отправим как скандалистку в городскую тюрьму — там с тобой разберутся. Не будешь шуметь?
— Нет, — сказала Джеральдина.
Надзирательница ушла. Джеральдина села на койку и посмотрела сквозь решетку. В камере напротив, скорчившись под одеялом, лежали две женщины со спутанными седыми волосами — одна над другой. Третья, средних лет, стародевичьего вида, в коричневом ситцевом платье, сидя на унитазе, читала Библию. Она подняла глаза на Джеральдину и слегка улыбнулась; на ней были очки в золотой оправе. Джеральдина закрыла глаза и откинулась к стене; ей очень хотелось спать. Когда надзирательница принесла одеяло, она закутала ноги и почти задремала. В здании стоял сильный шум, где-то в негритянском секторе кричали, пели, гремели цепями коек, в ответ из мужской камеры белых за стеной неслись ругательства и улюлюканье. Все время где-то открывались и захлопывались стальные двери.
— Чертова кузница! — закричала какая-то женщина в коридоре.
Женщина в камере напротив читала Библию и улыбалась. Джеральдина протянула руку, дотронулась до решетки и вздрогнула. Прутья были тонкие и частые, два пальца не просунуть. Когда она отпустила решетку, ее пальцы пахли пастой для чистки металла.
«В тюрьме, черт, — подумала она и выпрямилась в панике. — Не в баре». Она снова тронула решетку, провела ладонью по ее холодной шкуре. Грязный металл. Вуди с ножом для устриц. Мужчина с медным кастетом во Французском квартале. Рейнхарт, бегущий вдоль ограды стадиона. Вкус металла.
Джеральдина взяла свободно висящие цепи и приложила к губам, пробуя скверный вкус стали, глядя на решетку.
«Ну все, — подумала она. — Ну все. Попалась».
Страх ушел, но сердцу в груди было тесно, и непонятное, невыносимое волнение сковывало тело.
Во рту пересохло. Сильными руками она скрутила свободную цепь, прижала к зубам и провела языком по кислому металлу.
— Нет. Не это.
Джеральдина встала и вдавила цепи себе в живот, в пах, в бедра, в поясницу, в ягодицы. Поднесла к лицу ладонь, провонявшую металлом.
Человек с медным кастетом приходил к ней в снах: голос его был мягок. Джеральдина потрясла цепи и беззвучно рассмеялась.
Это была я. Это была я.
Рот у нее раскрылся от удивления.
Не это.
Ее так затрясло, что пришлось сесть на койку и схватиться за колени, чтобы перестать.
«Ну а если так?» — подумала Джеральдина. Она посмотрела на флюоресцентную трубку в коридоре.
Я там.
Дрожа от слабости, она расстегнула джинсы и пописала в туалет. Чтобы не случилось нечаянности, подумала она. Когда она застегивалась, глаза у нее были широко раскрыты от удивления. Господи, ведь я прямо туда иду.
Нет, не это.
Она беззвучно засмеялась и прикусила палец. Извини. Ты там.
Стальные двери лязгали. Она мысленно видела, как они захлопываются одна за другой.
Это была я.
Она опять вдавила цепь в живот и подумала — все-таки у меня был ребенок.
Умер. Это была я.
Необходимость навалилась на нее железной гирей. Она отправлялась прямо туда.
Рейнхарт. Ни души.
Сколько ты проживешь, спроси у лавра. Вытянешь короткую веточку — умрешь молодой, вытянешь длинную — проживешь долго.
А я всегда вытаскивала длинную, подумала Джеральдина.
По ту сторону коридора сумасшедшая подняла глаза от Библии и улыбнулась.
— Эй! — закричала Джеральдина. — Эй!
В секторе стонали женщины, разражались злыми ругательствами, истерически выкрикивали непристойные предложения.
В коридоре никого не было.
Через несколько минут Джеральдина услышала, что дверь открылась; вошла надзирательница, суровая и раздраженная.
— Давай-ка потише, девочка.
— Принесите мне Библию.
Надзирательница посмотрела на нее:
— Здесь камера предварительного заключения, милая. У нас тут Библий не держат. Когда переедешь в городскую тюрьму, там тебе дадут Библию. А может, и со священником удастся поговорить, если захочешь.
Джеральдина показала на женщину в камере напротив:
— У нее же есть.
— У нее своя, — сказала надзирательница. — И вообще, на нее не смотри — у нее голова не в порядке.
— Хорошо, — сказала Джеральдина. — Все равно спасибо. Спасибо вам огромное.