Джеральдина прижала цепь к животу и подождала, пока снова хлопнет дверь. Тогда она сняла синюю шерстяную кофточку и положила рядом на койку. Потом стала на раму койки и, поднявшись на цыпочки, захлестнула свободную цепь наверху вокруг штыря, так что получилась петля. Она наклонилась и связала кофточкой лодыжки; затем, привалившись к стене, вытянулась вперед и просунула голову в железное кольцо. Влажные звенья холодили затылок, сжимали горло.
Я там.
Джеральдина закрыла глаза, вздохнула и ногой откинула к стене койку. Цепь над головой распрямилась с жутким звуком, натянулась, рванула. Джеральдина окаменела от боли и страха; ее пальцы судорожно потянулись к свисавшему краю одеяла.
«Ошибка, ошибка, — подумала она. — Никому этого не хочется». Но она знала, что ошибки нет. Все было очень знакомо.
По телу Рейнхарта пробежала судорога, и он проснулся. Когда заплывшие глаза сфокусировались, он увидел Богдановича, сидящего под репродукцией Климта с книгой «Живые рыбы мира». Он восхищенно разглядывал изображения рыб и поворачивал книгу так и сяк, чтобы видеть их в разных ракурсах.
— Мать честная, — сказал Богданович с нервным смешком, — что за рыба! Дьявол!
Рейнхарт сел на кровати и тупо стал припоминать вчерашнюю ночь.
— Рейнхарт, старик, — сказал Богданович, — ты посмотри, какая рыба. Обалденная рыба!
Рейнхарт вспомнил, что ночью убивали людей. Ничего себе. От этого, подумал он, хорошо бы отойти подальше. Он встал, чтобы организовать этот отход. Он все еще был в костюме.
— Да, — сказал он. — Посмотрим-ка на рыбу.
Это была глубоководная рыба-удильщик, бородатая, со светящимся придатком и рядами кинжальных зубов.
— Погляди на зубы, Рейнхарт. Эта мелкая сволочь — сплошная зубастая пасть. Тут сказано, что она должна быть такой зубастой, поскольку на дне океана очень сильная конкуренция. В книге очень прямо говорится и объясняется эта петрушка. Какой обалденный мир! Que Vida![123]
— Очень конкурентная, — сказал Рейнхарт.
— На суше, на море и в воздухе! — воскликнул Богданович. — Как прошлой ночью. Я никогда не бывал на таких зрелищах.
— Таких зрелищ теперь будет много. Это эволюция, вот что это такое.
— Да-да, — согласился Богданович.
Рейнхарт снял пиджак и осмотрел морщины на нем.
— Эволюция — это зашибись, — сказал Богданович. — Это красота. У существ есть головы… Для чего? — Он закрыл книгу и с серьезным видом посмотрел в окно. — Потому что, если ты куда-то отправился, тебе придется управляться с тем, что там есть. А чтобы управляться, надо, чтобы было чем управляться. Нужны управлялки — твои глаза, твои зубы и прочее. Это прекрасно, правда, Рейнхарт? В этом большой смысл. Это радует, старик.
— Слушай, — сказал Рейнхарт. — А где твои друзья?
— Они поехали на пляж. Они сели на автобус и поехали туда в три часа ночи, и с тех пор они там. Они решили, что там будет спокойнее всего.
— Полицейские не появлялись ли? — предположил Рейнхарт.
— Полицейские поднимались к Рейни, — сказал Богданович. — Приехала «скорая», и какие-то люди вынесли много вещей. У него было много писанины и другого барахла. Они всё унесли.
— Он, наверное, заболел, — сказал Рейнхарт.
— А может быть, совсем свихнулся, — сказал Богданович.
— Наверное, так. Джеральдина вернулась?
— Нет, — сказал Богданович. — Вчера она была на митинге.
— Правильно, правильно. Была. Зачем бы?
— Наверное, чтобы тебя увидеть.
— Да. — Рейнхарт стал припоминать. — Наверное, так.
— Тут тебя еще искала какая-то малахольная. Калечка. Что-то хотела тебе сообщить. Ты и с ней замесил? Она хотела меня изнасиловать. Шины меня не заводят.
— Нет, — сказал Рейнхарт. — Она подруга Джеральдины.
Они постояли перед окном, глядя на калитку внутреннего дворика.
— Рейнхарт, ночью там людей поубивали. Знаешь сколько? Девятнадцать человек. Довольно много.
— Девятнадцать — не много. Я думал, больше.
— Нет, девятнадцать убитых — это много. Почти две футбольные команды, — сказал Богданович.
— Я вчера говорил с одним человеком. Он сказал, что это совсем похоже на войну.
— Наверное, — сказал Богданович. — Ты кого-нибудь убил?
— Нет. А ты?
— Нет. Но одного ранил. Я много чего повидал, но такого, как вчера, ни разу. Ты правда думаешь, что теперь так будет?
— Без сомнения, — сказал Рейнхарт. — Абсолютно. Так теперь и будет.
— Тебя это не огорчает, старик?
— Огорчает, — сказал Рейнхарт. — Я очень сентиментален.