— Ах, — сказал он, чуть не подпрыгнув на табурете от грубой ласки спиртного, — гадом быть — это великолепно. Нет, правда.
Он уплатил, и девушка налила ему еще порцию.
— Так что же вы будете делать в Денвере?
— Я найду самое высокое место в городе, влезу наверх и буду смотреть оттуда вниз.
— На что? — спросила девушка.
Двое в красных рубашках, прибывшие в город на беспорядки, услышав интонации Рейнхарта, подошли поближе.
— А-а, — сказал Рейнхарт, — на все, чем этот славный мир богат. Как чудесно быть юношей в этой республике, — сказал он двоим в спортивных рубашках, когда они уселись по обе стороны от него. — И вы этого не забывайте.
Они переглянулись.
— Точно? — немного погодя сказал один.
— Точно, — подтвердил Рейнхарт. — И когда я приеду в Денвер, я сяду наверху и буду смотреть вниз.
— Где это ты так говорить научился? — спросил сидевший слева.
— Слушайте, — сказала буфетчица со сломанным носом, глядя на Рейнхарта добрыми косыми глазами, — вы будете скучать по нас, когда уедете?
— Да, — ответил Рейнхарт, — очень. Когда я приеду в Заоблачный город, я почувствую утрату. Господи, конечно, — сказал он девушке и двоим в красных спортивных рубашках. — Когда я туда приеду, мне будет о чем погрустить.
— Иди ты! — сказал один из мужчин.
— Вы прямо как из комикса, — сказала буфетчица, пытаясь разрядить атмосферу. — Пришел в бар, и обязательно надо выложить все свои неприятности.
— Да, — признался Рейнхарт, — я — герой комикса.
— Хм, — сказали двое в спортивных рубашках.
Буфетчица пошла вдоль стойки.
— Не приставайте к нему. Он просто любит рассказывать про свои неприятности в баре. У вас, что ли, не бывает неприятностей?
Они позволили девушке увести себя от Рейнхарта и сели поодаль от него, заглянув перед этим в декольте буфетчицы.
— Тут вчера был один, — сказала им она. — У него две детские туфельки, связанные, белые, маленькие. Он сказал мне, что у него малышка умерла, понимаете, и он, мол, разнесет пивную. Прямо так. Потом подходит к соседу и говорит: почему ты должен жить, баран, когда моя малышка умерла?
— Хм, — сказали двое.
— Ну конечно, его забрали, пока он не устроил безобразие. Но такого злого вы в жизни не видали, как этот с туфельками.
Рейнхарт поставил стакан и встал.
— Я слышал это, — сказал он. — Это великолепно. Честное слово. Вот это человек, вот это мачо, вот это мужчина. Вот это, я понимаю, протест. Вот это ответственность.
Буфетчица со сломанным носом нахмурилась на него и, поджав губы, жестом велела сесть.
Двое опустошили свои стаканы с пивом и смотрели на Рейнхарта.
— Вот как надо поступать, — объявил Рейнхарт. — Вот что надо делать.
Его отнесло к стене, и там он выпрямился. Двое в красных рубашках развернулись на табуретах.
— Почему я должен плакать больше, чем другие? Почему я должен плакать, а не вы?.. Слушайте, — крикнул он им. — Слушайте! Они убили мою подругу. Я разнесу пивную.
Оба мужчины встали.
— Оставьте его, — сказала буфетчица. — Уходите, шеф, — сказала она Рейнхарту.
— Они убили мою подругу, — сказал Рейнхарт. — Я разнесу пивную.
— Ничего ты не сделаешь, — сказал один из мужчин. — Ни хрена ты не разнесешь. Самого тебя понесут.
— Отстаньте от него, слышите, — сказала буфетчица. — Он уезжает.
— Нет, я сделаю, старик, — сказал Рейнхарт мужчине, который загородил ему дорогу. — Они убили мою подругу, и я разнесу пивную.
Он обогнул мужчину, держась за стену, дошел до двери и остановился.
— Подождите, — сказал он. — Одну секундочку. Где мой кларнет?
— Вы его потеряли, — сказала буфетчица. — Идите.
Он вышел на тротуар. Никто его не преследовал. Вокруг были темные дома, звезды и впереди — большая изогнутая стрела, указывавшая дорогу к автобусной станции.
Рейнхарт посмотрел, как мигает головка стрелы.
Путь открыт, подумал он. Он выжил.
— Они убили мою подругу, — сказал Рейнхарт, идя по улице. — Я разнесу пивную.
Роберт Стоун — один из крупнейших и серьезнейших прозаиков Америки. Работает тщательно и потому медленно, но каждому вышедшему в свет роману сопутствует взрыв восторгов и хулы, замысловатых критических эссе и престижных премий.
Борис Кузьминский («Сегодня»)
Удивительно, что Роберт Стоун (автор «В зеркалах») ни чуточки не боится изображенного им самим мира. Он спокоен так, будто видит этот мир действительно в зеркалах, а не в живой окружающей натуре. Что это — такое мужество? Или мужество от привычки? Или мужество от равнодушия?.. В любом случае это очень заметное, яркое мужество.