— До Елисейских Полей, — вяло сказал он.
Они вошли, Джеральдина села у окна.
Садясь рядом, Рейнхарт внезапно ощутил острое желание, от которого напряглись все мышцы, пересохло в горле и тело заломило, как от страшной усталости. Вот, значит, чего лишил его этот окаянный год, подумал он и закрыл глаза. Господи помилуй, без чего только не обходишься и даже не замечаешь этого.
— Видно, вы здорово вымотались, — сказала девушка, глядя на его отражение в сереющем стекле; она старалась не поворачиваться к нему правой стороной лица, где были шрамы.
— Нет, — сказал Рейнхарт. — Просто закружилась голова.
— А вы кто? — спросила Джеральдина. — Вы не инженер, нет? Я вас за инженера приняла.
— Я не инженер, — сказал он, откинув голову на спинку сиденья. Сейчас на него и в самом деле навалилась усталость; надо попросить Фарли, чтобы Алеша к нему не приставал, когда он пытается уснуть. — Я эстет. Но я перевоспитываюсь.
— Вы, случайно, не из Мандевилла? — небрежным тоном спросила Джеральдина.
— Я из Миссии живой благодати, — ответил Рейнхарт. — Я алкаш.
— Ну, это еще ничего. Вас мылом вытрезвляют, да?
— Они мне вычищают душу.
— Вы, наверно, университет кончали?
— Да, — сказал Рейнхарт, повернув к ней голову.
Рядом на спинке сиденья лежала ее рука, красная, в ссадинах, с распухшими суставами пальцев. От нее пахло мылом М. Т. Бингемона. Джеральдина быстро убрала руку и отвернулась к окну.
— Мыло проклятое, — сказала она. — Все руки разъело.
— Не заметил, — сказал Рейнхарт. — Я вашей рукой любовался. Ей-богу.
— Ха, — сказала Джеральдина, положила руку обратно и крепко стиснула спинку сиденья. — Ну, любуйтесь на здоровье… Понимаете, — немного погодя заговорила она, и лицо ее приняло сосредоточенное выражение, — раньше мне никогда не приходилось работать на фабрике. А вот после аварии пришлось. — Она быстро и весьма драматично повернулась и вскинула голову, представляя ему на обозрение свои рубцы.
— Как же это вышло? — спросил Рейнхарт.
— А вот как. — Джеральдина сдвинула брови. — Это было в Голливуде. Мы мчались на гоночной машине, я и один мой приятель-киноактер…
— Джеймс Дин?
Она молчала, глядя на него злыми глазами. Потом улыбнулась:
— Вам к центру?
— Так точно.
— Тогда нам здесь пересадка. Это Елисейские Поля. Нам надо пересесть на автобус до Декатур-стрит.
Они вышли из полупустого автобуса и молча зашагали по мокрому от росы зеленому островку. Солнце уже взошло и пригревало траву.
— Вы сразу догадались, что я все выдумала?
— Откуда же мне знать, выдумываете вы или нет? Вы простите, что я вас перебил. Это было интересно.
— Даже очень, — сказала Джеральдина.
— То, что на самом деле случилось?
— Нет, — сказала Джеральдина. — То, пожалуй, нет.
— О’кей.
Они вошли под навес, где торговали бананами; на мостовой у тротуара тлели кучки побуревшей кожуры, над ними вились струйки черного дыма, сладковато пахнувшего бананами.
— А что вы делали, пока не стали перевоспитываться?
— Я-то? — переспросил Рейнхарт. — Я играл.
— Играли? — засмеялась Джеральдина. — На скачках, что ли?
— Музыку, — сказал Рейнхарт, удивляясь, что произносит это слово вслух. — Я был в некотором роде музыкантом.
— Ух ты, — сказала Джеральдина. — Значит, на рояле.
— На рояле, — отозвался Рейнхарт. — И на рояле, и на прочей дьявольщине. Главным образом на кларнете.
— А что вы играли? Джаз?
— Все играл, — сказал Рейнхарт. — Все на свете.
— И у вас было много денег?
— Ни гроша. Никогда в жизни.
— Значит, не бог весть какой вы музыкант, правда? — улыбаясь, заметила она. — То есть, значит, вы как раз вовремя получили постоянную работу.
Рейнхарт ступил с тротуара и, пошатнувшись, сделал несколько шагов прямо по горящей банановой кожуре.
— Осторожно! — Джеральдина протянула руку, чтобы поддержать его. — Это, наверно, с непривычки — ведь всю смену отработали, без дураков.
— Я всегда считал, что к работе надо привыкать постепенно, — сказал Рейнхарт. — День у меня был долгий.
Перед ними остановился другой бело-зеленый автобус, в нем было полно негров и негритянок в прорезиненных плащах, и все бережно прижимали к себе пакетики с завтраком. Рейнхарт и Джеральдина прошли сквозь дым, взобрались в автобус и сели порознь на последние два свободных места. Рейнхарта мгновенно сморил сон.
Когда он очнулся, автобус уже почти опустел, впереди виднелись столбы эстакады на шоссе Хьюи Лонга[30], и над ними на утреннем солнце поблескивали хромом бегущие машины. Джеральдина тормошила его за плечо:
30
Хьюи Пирс Лонг (1893–1935) — политик-популист, выдвинувший программу «раздела богатства», сенатор от Луизианы, в 1928–1932 гг. губернатор штата. Послужил прообразом Вилли Старка в романс Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» (1946).