Часам к шести вечера на манифестацию за мир и дружбу на Шварценбергплатце и вокруг Бургтеатра стали собираться под свои знамена национальные делегации и венцы. Не смолкают песни, шутки, веселый говор, играют оркестры, повсюду нарядные люди, одухотворенные лица, цветы, транспаранты, знамена.
А толпа венцев с каждой минутой становится все плотнее и многолюднее. К началу марша на Ринге людей было уже значительно больше, чем бывает во время первомайской демонстрации, — может быть, двести или даже триста тысяч человек. В этой невиданной массе нет ни одного хмурого или равнодушного лица. Каждый чувствует ни с чем не сравнимую атмосферу всемирного братания. Тысячи и тысячи рук, поднятых для приветствия, крепкие горячие рукопожатия на ходу совсем незнакомых людей, порывистые объятия, поцелуи. На воодушевленных лицах нет-нет да сверкнут слезы гордости за свою столицу, слезы благодарности за эти драгоценнейшие мгновения.
Две многотысячных, красочных и ликующих колонны проходят по Рингу навстречу друг другу и затем начинают вливаться на огромную красивую площадь Хельденплатц.
Вся площадь и прилегающие к ней улицы до предела заполнены людьми. В центре неоглядной толпы гигантская сцена, экраном которой служит огромный фестивальный плакат, нарисованный Пикассо. Еще десятки тысяч людей не могут попасть на митинг — впервые в истории Австрии Хельденплатц оказалась мала. Люди, на окрестных улицах слушают выступления невидимых ораторов и певцов, транслируемые по радио.
Кто-то из венцев, стоящих рядом со мной, вдруг вспоминает, что именно отсюда, с Хельденплатца, начинался пять месяцев назад антифестивальный «марш молчания». Какой стыдной и глупой кажется теперь эта недобрая затея!
…Молодежь расходится во все стороны из центра города к окраинам, продолжая петь. Слова традиционного гимна фестиваля звучат сегодня как клятва на верность международному братству.
Песенное море растеклось по всему городу. Вена, Вена, ты еще никогда не была так прекрасна! И сами собой приходят на память слова новой песни фестиваля;
Железный трехметровый рыцарь на башне ратуши со штандартом Вены в руках удивленно смотрит вниз на небывалый хоровод, в котором, взявшись за руки, кружатся дети разных народов. Много чудесного видел рыцарь на площади, примыкающей к его башне, — здесь каждое лето проходят венские музыкальные фестивали, но такого веселого праздника, таких импровизированных международных концертов на Ратхаузплаце еще никогда не было.
Куранты на высокой башне бьют восемь раз. Звук последнего удара подхватывают звонкие фанфары. На площади и на огромной сцене гаснет свет. В то же мгновение готическая ратуша освещается желтым светом изнутри. Восхищенные прекрасной иллюминацией, гости фестиваля горячо аплодируют.
Начинается заключительный митинг. Зачитывается заявление Фестивального комитета;
«Дорогие друзья из всех стран мира!
После десяти незабываемых дней наш фестиваль приблизился к концу. Мы — восемнадцать тысяч юношей и девушек из 112 стран, посланцы миллионов и миллионов молодых людей земли — принесли сюда, в Вену, нашу глубокую веру в прогресс, свободу и мир между народами…
Мы всегда и всюду с первого дня встречали вокруг себя тысячи венских друзей. Во время возраставших по силе манифестаций, в которых приняло участие около миллиона австрийцев, мы видели, как с каждым днем росли симпатии, солидарность и искренне дружеские чувства. Мы приехали в Вену, исполненные уважения к закону и нейтралитету Австрии, с согласия властей, которым мы глубоко благодарны за гостеприимство и за все то, что они сделали нам в помощь. Мы горячо признательны сотням тысяч юношей и девушек Вены, оказавших нам теплое гостеприимство. Они не пошли за теми, кто хотел бы увековечить раскол. Они пришли к нам, пошли с нами, чтобы еще более укрепить дружбу среди прогрессивной молодежи всех стран. Покидая Вену, мы от всего сердца выражаем ее жителям и всей молодежи Австрии наши самые лучшие пожелания.
До свидания, дорогие друзья! Мы желаем вам всем самых больших успехов в вашей жизни, мы желаем счастливого мирного будущего для всех народов!»
Теплый воздух напоен ароматом цветущих лип. Давно уже закончился прощальный концерт. Стихает движение на улицах, в домах гаснут огни, а по Вене все еще бродят гости фестиваля — большими группами, парами, в одиночку. Вечер прощаний, задушевных бесед, клятв на верность в дружбе и любви…
Выпив по ахтелю вина, хозяин и гости вышли на балкон покурить. Хозяин не стар — по годам он почти ровесник своим фестивальным гостям. Но у него седые волосы и изуродованные пальцы на руках. Четырнадцати лет Рудольф вместе с родителями попал в концлагерь. Прах его отца и матери был смешан с прахом других австрийских патриотов, сожженных в печах Маутхаузена.
Прощаясь, кто-то из гостей прижимает изуродованные руки венца к своей груди. Это тоже клятва.
Последний трамвай возвращается в парк. Заметив толпу молодых людей, вагоновожатый тормозит и шутливым жестом приглашает заходить в вагон. Необычный поезд катится по венским улицам в необычное время. Вагоновожатый — Веселый Фридль, как его зовут товарищи, — нарушил сразу три предписания. Во-первых, чтобы подвести гостей поближе к ярмарочному городку, он едет на своем трамвае по другой линии, во-вторых, он поет в ночное время, в-третьих, Фридль забыл про наказы боссов СПА, рекомендовавших не оказывать содействия фестивалю. Но Фридль не боится, что его накажут. Он не из пугливых. И потом слишком много в Вене таких, как он.
Такого еще никогда не было в Вене! И сама ты, старая добрая Вена, еще никогда не была такой! Сегодня ты действительно Веселая Вена!
Несколько лет я всматривался в липа австрийцев. Мне нужно было навсегда получить окончательный ответ на один очень важный вопрос.
Лица были разные. Я видел тысячи людей, которые никогда не забудут молодых ребят в выцветших гимнастерках, с красной звездочкой на пилотках — моих братьев, погибших на берегах голубого Дуная в апреле сорок пятого года. Никакая, даже самая изощренная ложь не собьет их с толку.
Но были и другие лица, на них, казалось, навсегда отпечаталось недоверие, равнодушие, тупое сонное мещанство. И таких лиц тоже было немало. Ох, немало! Порой мне казалось, что их больше…
Но я ошибался! Как хорошо, что я ошибался, я забывал, что в трудные дни люди имеют не лицо, а привычную принудительную маску, которая помогает скрывать настоящие мысли и чувства. Лицо — это же в Австрии не на каждый день. Это, когда большое горе или большой праздник.
Фестиваль был огромным праздником. Те, кто были на нем, запомнили его на всю жизнь. Поэтому и я окончательный ответ на свой мучительный вопрос подучил не в годы будней, а в десять скоротечных дней праздника. В дни фестиваля я увидел, как много в Австрии хороших, добрых лиц, ясных глаз, улыбок, за эти дни я услышал много настоящих горячих слов, меня пустили в самые сокровенные уголки венского сердца. И, разумеется, не только меня!
С какой теплотой встречали наших ребят и девчат совсем незнакомые люди. Казалось, что венские старики встречают своих детей, а молодежь — братьев и сестер. Достаточно было произнести одно волшебное слово — Sowjetunion, как лица преображались, их освещало большое чувство. Маска исчезала. Хотя бы на миг…
Не забуду прощального концерта, который устроила в последний день фестиваля наша артистическая молодежь. В переполненных залах Штадтхалле, собравших не менее пятнадцати тысяч молодых зрителей, преобладали венцы. Кипело море восторга, не умолкал прибой горячих аплодисментов. И я вдруг сразу — сильно и радостно — понял: это не просто восторги зрителей, это — исторический итог. И он не позволяет другого толкования. Кровь моих сверстников была пролита не напрасно.
Саша! Друг моей юности! И вы — сверстники, разделившие его судьбу! Спите спокойно. Ваш подвиг жив в сердце и памяти. Великие — мирные и человечные — идеи нашей родины дадут, обязательно дадут, и уже дают прекрасные всходы!