Историю о том, как открылись двери…
Историю, подтвержденную вещественными доказательствами.
ГАЛАХОВКА
Часть первая ЛЕТО
ПРОЛОГ,
который в равной мере мог бы служить и эпилогом этой краткой повести о Галаховке, небольшом поселении, возникшем в смешанных хвойно-лиственных лесах Подмосковья
Рядовой милиции Семен Похвистенко возвращался с ночного дежурства в восточной части поселка. Он шел по высокой железнодорожной насыпи, стараясь ступать не на каждую шпалу подряд, а через одну. Это требовало известной сосредоточенности, и Похвистенко несколько отвлекся от невеселых мыслей о минувшем дежурстве.
Последнее время его все чаще посылали дежурить на восточную окраину поселка, где располагались большие фуражные склады. Молва приписывала этому месту худую славу: говорили, что фураж подворовывают. Во всяком случае, на соседних с Галаховкой станциях задерживали спекулянтов с таким точно фуражом, какой был на складах. Поступило распоряжение усилить охрану. И Семена Похвистенко направили туда как опытного милиционера.
— Смотри в оба и чуть что — сразу докладывай! — напутствовал начальник.
А о чем было докладывать? Вот и сегодня, за всю ночь всего два происшествия. Но… каких!
Чья-то взбалмошная курица устроилась ночевать на высокой развесистой березе. Потом ей там не понравилось. Она слетела с березы, угодила в провода железнодорожной связи и запуталась в них. Перезвон проводов встревожил стрелочницу и привлек внимание Похвистенко. Пришлось ему карабкаться по столбу и вызволять обезумевшую от страха хохлатку…
Второе происшествие оказалось таким же пустяковым. Уже за полночь известный в поселке забулдыга Костя-бондарь возвращался домой. Но, сойдя с железнодорожного полотна, он почему-то не свернул в проулок, где стояла его полуразвалившаяся хибарка, а направился прямо к фуражным складам. Сторожа усмотрели в нем злоумышленника, скрутили ему руки, подняли крик. К счастью, никакой беды не произошло: пойманный не сопротивлялся, и ни одна заржавленная берданка не выстрелила.
Когда Похвистенко подоспел к месту происшествия, Костя-бондарь лежал на земле, спеленатый как ребенок.
Похвистенко сразу узнал бондаря.
— Развяжите его, — приказал он.
Костя-бондарь встал, огляделся вокруг и заметил Похвистенко.
— А, это ты, Сеня Свист, — миролюбиво сказал он. — Отведи-ка меня, братец, домой.
Сеня Свист — такой кличкой окрестила Семена Похвистенко галаховская шпана. И эта кличка не обижала милиционера — Свист так Свист. Хотя в глаза, кроме пьяного Кости-бондаря, так его никто не называл.
— Ну что ж, потопали, хлопец! — добродушно сказал он и подхватил бондаря под руку.
Они пошли. Костя-бондарь вяло переставлял ноги и сонно мотал головой.
— А тебе, хлопец, видать, фуражу отведать захотелось? — спросил Похвистенко.
При слове «фураж» бондарь оживился, поднял голову и с пьяной твердостью выговорил:
— Именно! Фуражу! Потому что кто я, Сеня? Скотина, натуральная свинья то есть. И потреблять должен фураж. Исключительно! А она меня холодцом потчует и мочеными яблоками…
Костя-бондарь остановился и погрозил кулаком оставшемуся в стороне поселку:
— У, злыдень! За два бочонка трешку сунула! Да в них нектар надо собирать, а не капусту солить, их Костя-бондарь сработал!
Оратор умолк и снова устало склонил голову. Лишь у самой калитки он жалобно попросил:
— Слушай, братец, у тебя глотнуть ничего не найдется?
— Ничего у меня не найдется. На дежурстве я.
— И этого самого нет?..
— Чего этого самого?
— Ну, фуража, про который ты говорил. Чевой-то закусить хочется.
— Топай, хлопец, домой. От жены закуску получишь.
С этими словами Похвистенко легко подтолкнул Костю-бондаря в калитку, а сам отправился обратно на свой пост.
«Так вот, о чем прикажете докладывать? — думал, шагая по шпалам, рядовой Похвистенко. — О Косте-бондаре? Или, может быть, о курице, устроившей переполох на переезде?» Чтобы над ним, не имеющим ни одного служебного проступка милиционером, потом все отделение смеялось?
Похвистенко шел по насыпи, и картина зарождающегося дня не радовала его. Не веселили взгляд свисавшие к самым крышам нежно-зеленые ветви плакучих березок. Не ласкало слух щебетанье лесных птах, начинающих свой трудовой день ранним утренним концертом. Где-то слева оглушительно щелкал пастушеский бич — выгоняли стадо. «Моя старуха тоже поднялась, козу в поле повела», — подумал Похвистенко.