Мужичонка закурил и поинтересовался:
— Откуда путь держишь?
— Издалека! — не пускаясь в подробности, ответил Матвей. — А вы что же, местный житель будете?
— Местный, местный, язви ее мать, — сказал мужичонка. И словоохотливо пояснил: — Прошлой весной хозяйку пришлось похоронить. Детей в приют определил, а теперь вот хозяйствую, как бобыль, язви ее мать.
И мужичонка с ненавистью вонзил лопату в землю. Вскопал он самый пустяк, огромный огород с остатками порыжевшей прошлогодней ботвы лежал еще не тронутым. Матвей окинул его взглядом и подумал: если засадить хорошими семенами да уход дать, осенью можно собрать двадцать — тридцать мешков картошки. «И самим на зиму хватит, — привычно определил он, — и пару кабанчиков выкормить можно». Внезапная мысль обожгла его.
— Послушайте, милейший, а вы не хотите продать ваше хозяйство?
Мужичонка опешил и от неожиданности даже заморгал. Ему эта мысль никогда не приходила в голову. А ведь это как раз то, что ему нужно! Эх, мать честная! Отвязаться от всей этой поехавшей вкривь и вкось рухляди, от этого ненавистного огорода и махнуть куда-нибудь в дальние края, где, по слухам, деньгу лопатой гребут.
— Продать?.. — еле сдерживая внезапный прилив радости, повторил мужичонка. — Отчего же не продать, если цену дадут настоящую. У нас ведь места здесь золотые!
Но последнее, конечно, было сказано для красного словца. Какое уж тут золото, если хочется бежать от него без оглядки!
— О цене можно договориться, был бы товар, — спокойно заметил Матвей.
«Мать честная! — опять внутренне возликовал мужичонка. — Вот оно счастье подвалило! Только протяни руку и бери!»
— Вы все ж-таки, гражданин, всурьез или шуткуете? — еще не веря в открывавшиеся заманчивые возможности, переспросил мужичонка. И тут на него тоже снизошло наитие: — Если всурьез, тогда с вас задаток полагается.
Матвей сунул руку под пальто, отстегнул большую английскую булавку и вынул из пиджачного кармана бумажник. Неторопливо отсчитал пять червонцев и протянул оторопевшему хозяину землевладения.
— Этого пока хватит? А завтра утром жди меня с семьей.
Такая решительность тоже была в духе папаши Лазаря, не раз наставлявшего сына:
«Если задумал большое дело, — не мелочись!»
А предстоящая сделка была для Матвея Канюки не просто большим делом: от ее исхода зависела вся его дальнейшая жизнь.
Получив деньги, мужичонка остервенело кинул к крыльцу лопату, поправил съехавший набок картуз и, повеселев, сказал:
— Пойдемте, уважаемый, я вас провожу.
И, закрывая калитку, скептически оглядев покосившиеся строения, пустынную усадьбу, сказал:
— Супруга-покойница этот хомут на меня надела. А теперь и освободила, сердешная, пусть земля ей будет пухом!
Мужичонка истово перекрестился, и они взобрались на насыпь. Шагая по шпалам, то отставая, то забегая вперед, мужичонка без умолку лопотал о красотах здешних мест, о выгодности крестьянского ремесла, о том, что на этих землях хозяйство может расти как на дрожжах… Но Матвей плохо слушал своего спутника. Он прикидывал, правильное ли принял решение и одобрил ли бы его действия старый Лазарь.
На дачном поезде Матвей добрался до Москвы. Столичный вокзал поразил его громадностью и многолюдностью. Что-то подобное видел он в степном городе У-ске, где ему доводилось бывать уже взрослым в дни больших престольных праздников.
Долго бродил Матвей из зала в зал, перешагивая через спящих прямо на кафельном полу людей, пока в одном темном углу, около источающих густой пар кипятильников, не обнаружил семью. Дети, разметавшись на узлах и баулах, безмятежно спали, а жена Агния Леонидовна, усевшись рядышком с ними, бдительно несла неусыпную вахту.
Увидев Матвея, она всхлипнула:
— Я так и знала, так и знала, что кинешь нас, как кутят. Пропали мы, совсем пропали!..
— Не реви, дура, — остановил ее Матвей. — Я дом купил. Завтра же и въедем под свою крышу.
Наутро они погрузились в вагон дачного поезда и добрались до той станции, где Матвей отстал от поезда. Понадобился всего один день, чтобы оформить в поселковом Совете купчую. И семейство Матвея Канюки навсегда осело в Галаховке…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
повествующая о кооперативном плане и его своеобразном преломлении в конкретных исторических, географических, а также экономических условиях Галаховки
Многие семьи снимались тогда с насиженных мест.