— Как, как ты сказал? «У Ермошки деньги есть, я не знаю, как подлезть»? Вот так считалочка! Ох, ох, спасите меня, а то я помру от смеха!
Засмеялись и другие. Ромка покраснел, круто повернулся и побежал к дому. А вдогонку ему несся издевательский голос Васьки:
— Держи его, ребята, держи! У него шапка плисовая, вся исписанная! Ха-ха-ха!
В Галаховке знали всякие считалочки: московские, рязанские, волжские. Но эта, привезенная чужаками из киргиз-кайсацких степей, вызвала у детворы взрыв обидного смеха.
Тут и игры были другие.
Там, в степях, любимым развлечением мальчишек была игра в кости, так называемые альчики — свободно отделяющиеся суставы овечьих ног, имеющие форму причудливых саночек. Мальчишки — дети степняков-скотоводов и русские — накапливали их сотнями, раскрашивали в разные цвета. Играли азартно, на выигрыш. Шла бойкая мена и купля-продажа…
Ромка привез с собою целый мешочек альчиков и однажды вышел с ним на улицу.
— Сшибемся, что ли? — предложил он мальчишкам. — Налетай, на копейку даю десять штук, любые выбирай!
Ребята с интересом осмотрели Ромкину коллекцию, вежливо выслушали игроцкие правила, но от игры в непонятные костяшки, а тем более от покупки их категорически отказались.
— Ну тогда давайте поиграем на так, — великодушно предложил он.
Однако и от игры «на так», то есть бесплатно, ребята уклонились. А тот же Васька сказал:
— Знаешь что? Собери-ка ты свои косточки и мотай отсюда! А ну, ребята, давай в «чижика»!
Домой Ромка вернулся в слезах.
— Кто тебя обидел? — спросил Канюка. — Мальчишки?
— Они в альчики не хотят играть, — всхлипывая, ответил сын.
— Ну и не надо, — успокоил Ромку отец, — ну и пусть! А ты вот что, сынок: спрячь свои альчики подальше и никому больше не показывай. А потом мы выберем время, поедем с тобой в степь, там ты уж отведешь душу.
Ромка хотя и догадывался, что обещание отца вряд ли сбудется, послушался и отнес мешочек со своим богатством на чердак, чтобы уже никогда к нему не притронуться.
Прошло несколько лет, и все это осталось позади. Ромка вытянулся, стал крепким и стройным подростком. Он много читал, смастерил себе детекторный приемник и по ночам, забравшись на чердак, подолгу слушал радио. Любил он и, оторвавшись от ватаги ребят, уходить на станцию. А когда возвращался домой поздно вечером и Агния Леонидовна спрашивала, где пропадал, отвечала за Ромку ехидная Нонка:
— Где же ему пропадать, как не на станции? Теперь он встречает и провожает каждый поезд.
И это была сущая правда.
Приходилось ли вам, читатель, бывать в маленьких захолустных городках, связанных со всем остальным миром одной-единственной железнодорожной станцией? Если приходилось, вы не могли не заметить, что самым оживленным местом в таком городке, особенно вечерней порою, является именно станционная платформа. Здесь скапливаются сотни людей. Они сами никуда не собираются уезжать, никого не провожают и не встречают, а просто гуляют. Их тянет сюда какая-то иная жизнь, мелькающая за окнами проносящихся мимо экспрессов и скорых поездов, тянут мимолетные встречи с незнакомыми людьми — пассажирами остановившихся на короткие минуты поездов, вышедшими из вагонов, чтобы подышать чистым воздухом. По всей вероятности, это праздное любопытство, не больше.
Ромку тянуло на станцию иное. Как это ни покажется странным, его влекли сюда песни.
По правде говоря, раньше за Ромкой ничего такого не замечалось. Бывало, и он слышал песни про священный Байкал, про замерзающего в степи ямщика, про догорающую лучину, но эти песни, исполнявшиеся дома родными и их гостями, оставляли его совершенно равнодушным. И вдруг такое увлечение! Почему оно возникло?
Может быть, потому, что это были новые песни, которых он не слышал-раньше, да и не мог услышать? Может быть… Или потому, что пели их люди не во хмелю, не за праздничным столом? Все возможно… Только стоял Ромка на перроне и жадно слушал, как из открытых вагонных окон неслось:
Проходил один поезд, вслед ему мчался другой. С новой песней: