ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Оставь его!
ГРИША, который надел халат, выдергивает и быстро складывает простыни.
ГРИША. Можно и не стирать, пожалуй. (Врачу.) Значит, и вы с нами на выписку, Сергей Григорьевич?
ВРАЧ. На выписку, Гриша.
ГРИША. Сергей Григорьевич, поговорите с главным, он ведь человек неплохой. Хотя тут от близости начальства и осатанел.
ВРАЧ. Да. Дети, семья, сам скотина – как в анекдоте.
ГРИША. Попросите, чтобы он с начальником прииска поговорил – вас бригадиром поставят. Все не ворочать камни, не ишачить, не пахать.
ВРАЧ. Нет, Гриша, бригадиром я быть не могу. Лучше умру. В лагере нет должности, нет работы подлее и страшнее, чем работа бригадира. Чужая воля, убивающая своих товарищей. Кровавая должность. На прииске золотой сезон начинает и кончает бригада Иванова. Через три месяца, в конце сезона, в бригаде остается только один бригадир, а остальные сменились по три, по четыре раза за эти летние месяцы. Одни ушли под сопку, в могилы, другие – в больницу, третьи стали неизлечимыми инвалидами. А бригадир жив! И не только жив, а раскормлен, получает «процент». Бригадир и есть настоящий убийца, руками которого всех убивают. Ведь это каждому ясно, кто видел забой.
ГРИША. ЭХ, Сергей Григорьевич, своя рубашка к телу ближе. Умри ты сегодня, а я завтра.
ВРАЧ. Нет, Гриша. Распоряжаться чужой волей, чужой жизнью в лагерях – это кровавое преступление. Руками бригадиров – если не считать блатных – и убивают заключенных в лагерях. Бригадир – это и есть исполнитель всего того, чем нам грозили в газетах. Начальник прииска ударит тебя по морде перчаткой, Гриша, да утвердит акт, а бригадир этот самый акт составит да еще палкой тебя изобьет – за то, что ты голодный, или – как он скажет начальству – ты лодырь и отказчик. Бригадир много хуже, чем боец конвоя, чем любой надзиратель. Надзиратель по договору служит, конвоир – на военной службе, исполняет приказ, а бригадир, бригадир – твой товарищ, приехавший с тобой вместе в одном этапе, который убивает тебя, чтобы выжить самому.
ГРИША. А вы бы попроще на все это дело смотрели, Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. Не могу попроще, Гриша. Характер не такой. Что делать? Любую работу буду делать в лагере: тачки возить, говно чистить. Но бригадиром я не буду никогда.
ГРИША Закон, значит, у вас такой. Врач. Да. Закон совести.
В дверь стучат. ГРИША выходит и сразу же возвращается.
ГРИША Вас женщина дожидается, Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. Женщина? Аборт какой-нибудь подпольный. Ну, веди – кто там меня?
АННА ИВАНОВНА. Это я.
ВРАЧ. А-а-а! Буфетчица из трассовской столовой.
АННА ИВАНОВНА. Совершенно верно, Анна Ивановна.
ВРАЧ. Чем могу служить, Анна Ивановна?
АННА ИВАНОВНА. ВЫ говорили вчера, что вам нужна сестра в больницу. То есть операционная сестра, медицинская сестра. Я пошла бы работать сестрой. Подучилась бы.
ВРАЧ. Заключенный не имеет права загадывать далее чем на сутки, на час. Судьба зэка в руках начальства. Меня сняли с работы, Анна Ивановна, пока вы принимали решение, и посылают на общие работы. И сестра мне уже не нужна.
АННА ИВАНОВНА. Ну что ж, простите, что так получилось.
ВРАЧ. Что вы, что вы! Это я должен сказать: простите, что так получилось, случилось. Жизнь – это жизнь.
Картина третья
Геологическая разведка
«Закопушки» – небольшие шурфы геологической разведки, расположены этажами – ловят пласт угля. В двух верхних – лежащие на борту забоя БЛАТАРИ. В нижней работает ВРАЧ. С горы, как с неба, спускается ПРОРАБ в этот амфитеатр судеб – но блатари не делают ни единого движения ему навстречу. Кайло и лопата каждого стоят в углу забоя.
ПРОРАБ. Ну, как тут?
БЛАТАРЬ. Трудимся, гражданин начальник.
ПРОРАБ в верхнем шурфе поднимает кайло и осматривает. На борту – дымящаяся огромная папироса из целой осьмушки махорки.
ПРОРАБ. Можешь получить премию – за бережное обращение с инструментом.
БЛАТАРЬ. Так уж сразу и премию. Закурим, Петр Христофорович.
ПРОРАБ. Ты же куришь.
БЛАТАРЬ. Так это – махорка пролетарская, а у вас «Беломор».
ПРОРАБ (достает пачку и садится на борт забоя). Как тебе не стыдно, Генка, бездельничать. Такой здоровый парень – «лоб», как у вас говорят.
БЛАТАРЬ. Я эти кубики, кубометры эти, в буру выиграл и могу припухать до Рождества. Имею полное право.
ПРОРАБ. В буру… У кого?
БЛАТАРЬ. У сотского.
ПРОРАБ. А десятник мне говорил, что и в руки не берет этих…
БЛАТАРЬ. Стирок?
ПРОРАБ. Вот-вот. Карт. То-то я смотрю, у моей жены томик Виктора Гюго исчез бесследно. Тайга. Кому нужен здесь Виктор Гюго? Кому полезен? А книга на хорошей бумаге, толстой, блестящей.